— Если бы Богу было угодно!
Жорис с этих пор был под влиянием слов Годеливы, которые охватывали его, были разлиты в воздухе, которым он дышал, наполняли его сон видениями. Жалоба безутешного сожаления! Ропот источника, считавшегося высохшим! Возглас признания, внезапно родившийся и прозвучавший среди его несчастия, как голос на кладбище!.. Молодая девушка неожиданно выдала тайну своей жизни. Ее любовь, казавшаяся неглубокой и легкой, оставалась неизменной. Она появлялась здесь и там, как вода каналов в городе.
Жорис припомнил последовательные доказательства: рассказ старого антиквария, позднее — полупризнание Годеливы, когда он сам уговаривал ее выйти замуж, наконец, теперь вырвавшуюся фразу, решительную, почти инстинктивную, казавшуюся искреннею, как безыскусственный жест.
— Если бы Богу было угодно!
Неужели она не излечилась! Значит, ей не суждено было излечиться. Есть женщины, любящие до самой смерти. Жорис понимал теперь ее тихую нежность, ее сочувственное отношение к его дому, ее стремление все улаживать, ее умиротворяющей взгляд, ее успокаивающий голос. Она являлась в его раздраженном доме частью безмолвия!.. Она хотела внести к ним счастье. Может быть, она поселилась у них только с этою целью, из-за неизменной привязанности к нему, чтобы быть для него защитою и утешающею сестрою, сестрою милосердия, перевязывающей его раны каждый раз, когда он истекал кровью. Представить себе, что она могла бы быть его женой! Он не переставал думать о потерянной возможности, чудном существовании, которым он был бы наделен. Он сам повторял печальный вздох Годеливы: «Если бы Богу было угодно!»
Отныне, когда он поднимался на башню, у него не было более ощущения, что он приближается к смерти. Фраза, бывшая для него просветом, сопровождала его. Она как бы шла впереди него, поднимаясь по темным ступеням. Она опережала его, без остановки, взбегала наверх, затем спускалась ему навстречу, подхваченная ветром и задыхаясь от бега. Жорис не был более одиноким. Он поднимался с любимою фразою, напоминавшею ему голос Годеливы. И он отвечал на этот голос. Он говорил вслух, рассказывал о своих надеждах, забывая о дурном прошлом, беседуя с ней в течение целых часов. Теперь башня более не пугала его, он не сердился более на нее за то, что она разлучила его с жизнью.
