Аудитория оставалась почти пустой. Однако назначенный час давно уже прошел. Очень редко кто-нибудь приходил, стеснялся, робел, шел на цыпочках, тихо садился на край пустой скамейки.
Редкие приливы! Группа присутствующих, все еще небольшая, казалась молчаливою массою, уже смущающеюся. Никто не осмеливался, не хотел говорить, но все курили, и клубы дыма вырисовывались на фоне серого сумрака. Их короткие трубки заканчивались металлическим украшением, с целью удержать огонь, который был невидим. И еще больше мрака примешивалось к большому молчанию. Они методически выпускали дым. Можно было бы подумать, что эта дымка происходила от них самих, являлась туманом их мозга, не заключавшего в себе никакой мысли.
Разве это был тот народ, которого ждал Борлют, с которым он хотел сражаться, мечтая убедить и победить? Вместо того, чтобы бороться с Толпой, ему прийдется сражаться с призраками, нападением и церемониалом которыми будет руководить один Фаразэн, его враг, чей иронический взгляд он чувствовал уже на себе.
Для такого натиска он сочинял свою речь, скорее лирическую, чем техническую, написанную для впечатлительной аудитории, которую надо взволновать, чтобы увлечь за собою… Среди подобной атмосферы его речь прошла бы незамеченной, как луч солнца в тумане. Как он не предвидел, что и не могло быть иначе? Еще раз он слишком поздно понял, что был так мало наблюдателен! Теперь ему хотелось уйти, отказаться. Он не осмелился это сделать, так как Фаразэн с эстрады недоверчиво смотрел в его сторону.
Заседание было открыто. Председатель произнес вступительное слово, затем Фаразэн прочел длинный доклад. Мимоходом он коснулся дурных граждан, которые противились делу общественного состояния и выгоды; затем он привел многочисленные документы, объяснения, планы, цифры, из которых выяснилось, что заем будет скоро вотирован и что, таким образом, в очень близком будущем можно будет приступить к работам и осуществить это великое дело «морского порта»!
Фаразэн сел, самодовольный и улыбающийся. Несколько членов лиги, заинтересованные финансовыми комбинациями дела, захлопали. Публика оставалась без движения; лица всех продолжали напоминать лица с портретов. Можно было бы подумать, что они смотрят так в течение веков. Машинально они выпускали из своих ртов, так мало беспокойных, медленный дым в неподвижный воздух. Который распространял по воздуху точно серые нити. Неизвестно было, о чем они думали, и вообще, — думали ли они о чем-нибудь. Дым ткал свое покрывало, все более и более густое, между ними и ораторами.
