— Что ты сказалъ?
— Я сказалъ только, что очень-радъ, что вамъ понравятся пирогъ.
— Спасибо, мальчикъ. Правда, онъ мнѣ очень нравится.
Часто я наблюдалъ, какъ ѣла наша большая собака, и теперь замѣтилъ, что мой каторжникъ ѣлъ точь-въ-точь, какъ она. Онъ ѣлъ урывками, хватая большими кусками, и глоталъ черезчуръ-скоро и поспѣшно. Во время ѣды онъ косился во всѣ стороны, какъ-бы боясь, что у него отнимутъ его пирогъ. Вообще, онъ былъ слишкомъ разстроенъ, чтобъ вполнѣ наслаждаться обѣдомъ или позволить кому-нибудь раздѣлить его, не оскаливъ на него зубы. Всѣми этими чертами мой незнакомецъ очень походилъ на нашу собаку.
— Я боюсь, вы ничего ему не оставите, сказалъ я робко, послѣ долгаго молчанія, въ продолженіе котораго я размышлялъ: прилично ли мнѣ сдѣлать это замѣчаніе. — Болѣе я ничего не могу достать. (Увѣренность въ послѣднемъ обстоятельствѣ и побудила меня говорить).
— Оставить для него? Да кто же это онъ? воскликнулъ мой пріятель, на минуту переставая грызть корку пирога.
— Молодчикъ, о которомъ вы говорили, который спрятанъ у васъ.
— А! отвѣчалъ онъ со смѣхомъ. — Онъ, да, да! онъ не нуждается въ пищѣ.
— А мнѣ показалось, что ему очень хотѣлось ѣстъ.
Мой прічтель остановился и взглянулъ на меня подозрительно и съ величайшимъ удивленіемъ.
— Ты его видѣлъ? Когда?
— Только-что.
— Гдѣ?
— Вонъ тамъ, отвѣчалъ я, показывая пальцемъ: — я нашелъ его спящимъ и подумалъ, что это вы.
Онъ схватилъ меня за шиворотъ и такъ пристально смотрѣлъ мнѣ въ глаза, что я началъ бояться, что ему пришла опять въ голову мысль свернуть мнѣ горло.
— Онъ, знаете, одѣть какъ вы, только на головѣ шляпа, объяснилъ я, дрожа всѣмъ тѣломъ: — и… и… я старался выразить это какъ-можно-деликатнѣе:- и онъ также нуждается въ напилкѣ. Развѣ вы не слыхали пальбу прошлую ночь?
— Тамъ дѣйствительно палили, сказалъ онъ самъ себѣ.
— Я удивляюсь, продолжалъ я, какъ вы не слыхали, казалось, кому бы лучше это знать, какъ не вамъ. Мы слышали пальбу дома, съ запертыми дверьми, а мы живемъ далеко отсюда.
— Ну, сказалъ онъ:- когда человѣкъ одинъ на болотѣ, съ пустой головой, въ пустымъ желудкомъ, умираетъ съ голода и холода, то онъ, право, всю ночь только и слышитъ, что пальбу пушекъ и клики своихъ преслѣдователей! Онъ слышитъ… ему грезятся солдаты въ красныхъ мундирахъ съ факелами, подступающіе со всѣхъ сторонъ. Ему слышится, какъ его окликаютъ, слышится стукъ ружей и команда: «стройся! на караулъ! бери его!» А въ-сущности все это призракъ. Я,тпрошлую ночь, не одну видѣлъ команду, окружавшую меня, а сотни, чортъ ихъ побери! А пальба. Уже свѣтало, а мнѣ все казалось, что туманъ дрожалъ отъ пушечныхъ выстрѣловъ… Но этотъ человѣкъ, воскликнулъ онъ, обращаясь во мнѣ — все это время онъ, казалось, говорилъ самъ съ собою, забывъ о моемъ присутствіи: — замѣтилъ ты въ немъ что особеннаго?
