Нѣтъ болѣе горькаго чувства въ мірѣ — какъ стыдиться своего родного дола. Это чувство можетъ быть сочтено за черную неблагодарность, и наказаніе за него неминуемо и вполнѣ заслуженно; но чувство это тѣмъ не менѣе страшно горькое. — могу въ этомъ увѣрить читателя.
Родной домъ никогда не былъ для меня очень пріятнымъ мѣстомъ, благодаря характеру сестры. Но Джо скрашивалъ мою жизнь, и я вѣрилъ въ него. Я вѣрилъ въ то, что наша пріемная — самая нарядная въ мірѣ комната; парадная дверь казалась мнѣ таинственными вратами храма, гдѣ торжественные выходы совпадали съ жертвоприношеніями жареныхъ куръ; кухня въ моихъ глазахъ была верхомъ чистоты, хотя и не блестѣла великолѣпіемъ; я вѣрилъ въ кузницу, какъ въ яркій путь къ возмужалости и независимости. Въ какой-нибудь годъ все это перемѣнилось. Теперь все это было грубо и пошло, и я бы ни за что въ мірѣ не хотѣлъ, чтобы нашъ домъ увидѣли миссъ Гавишамъ и Эстелла.
Насколько я самъ виноватъ въ неблаговидномъ настроеніи моего ума, насколько въ немъ виновата миссъ Гавишамъ и моя сестра- не важно ни для меня, ни для тебя, читатель. Перемѣна во мнѣ произошла; дѣло было сдѣлано. Хорошо оно было или дурно, простительно или непростительно, но дѣло было сдѣлано.
Прежде мнѣ казалось, что въ тотъ день, когда я наконецъ засучу рукава своей рубашки и войду въ кузницу ученикомъ Джо, я буду благороденъ и счастливъ. Теперь это осуществилось, но я чувствовалъ одно, что покрытъ пылью отъ каменнаго угля, а на душѣ у меня лежали тяжелыя воспоминанія, передъ которыми кузнечный молотъ казался перышкомъ. Такъ какъ по годамъ я уже выросъ для школы внучатной тетушки м-ра Уопсля, то образованіе мое подъ руководствомъ этой нелѣпой женщины было покончено. Не прежде однако, чѣмъ Бидди передала мнѣ все, что знала, начиная отъ прейскуранта и кончая комической пѣсенкой, которую она когда-то купила за полпенни. Хотя пѣсенка эта была довольно безсмыслена, но, въ моей жаждѣ поумнѣть, я выучилъ ее наизусть самымъ серьезнымъ образомъ.
Всѣми своими познаніями я старался подѣлиться съ Джо. Мнѣ хотѣлось, чтобы Джо былъ менѣе невѣжественъ и грубъ, чтобы онъ былъ достойнѣе моего общества и менѣе заслуживалъ бы упреки Эстеллы.
Старая батарея на болотѣ служила намъ классной, а разбитая грифельная доска и кусочекъ грифеля были нашими учебными пособіями; къ этому Джо всегда присоединялъ трубку табаку. Я не замѣтилъ, чтобы Джо могъ когда-либо что-нибудь запомнить; каждое воскресенье онъ забывалъ то, чтб заучивалъ на прошлой недѣлѣ. Онъ курилъ трубку съ видомъ ученаго, точно считалъ, что шибко подвигается въ наукѣ. Милый человѣкъ, надѣюсь, что онъ не ошибался.
