Чакырджалы жил в юрюкском становье. Он чувствовал себя спокойнее и увереннее, чем когда бы то ни было, хорошо знал себе цену. Большой жернов мелет муку большими мешками, так и он занимался теперь только важными делами. Говорил мало, не всякого удостаивал своего внимания.
— Хаджи, — сказал он однажды.
— Слушаю, мой эфе.
— По-моему, дела обстоят неплохо. Не пора ли нам залечь в какое-нибудь убежище?
— Самое время, мой эфе.
— Стало быть, прекращаем стычки с жандармами.
— Прекращаем.
Этот разговор был прерван появлением усталого, насквозь пропотевшего пастуха, которого сопровождал караульный.
— Мой эфе! Отряд Чолака попал в окружение возле Бохча. Еле держатся. Многих уже убили и ранили.
— Хаджи, вели его быстренько накормить. Мы все отправляемся на выручку. А то ведь пропадут, бедняги. Как ты считаешь, Хаджи?
— Эфе лучше знать.
— Тогда — в путь.
Шайка Чакырджалы всегда отличалась необыкновенной быстротой передвижения. Там, где другим необходим был бы час, они укладывались в четверть часа. Еще по дороге Чакырджалы узнал, что из всей шайки Чолака в живых остался только Маленький Осман. Он продолжал отстреливаться. Один против целого жандармского отряда.
— Осман, я здесь, — громко закричал Чакырджалы. — Не сдавайся!
И обрушился на незащищенный тыл жандармов. В несколько минут все они, кроме лейтенанта Мустафы-эфенди и двоих рядовых, были перебиты. Трое уцелевших бросились бежать. Но их остановил окрик Маленького Османа:
— Сдавайтесь!
Жандармам пришлось сложить оружие. Маленький Осман подвел их к эфе, который ненавидел жандармов.
— Расстрелять! — коротко бросил он. И, обращаясь к лейтенанту, гневно проговорил: — Как только, собачий сын, у тебя поднялась рука уничтожить моих йигитов? И каких йигитов! У вас таких отродясь не бывало! Отвечай, поганец! Отвечай, чертово отродье!
— Сам ты поганец! Сам ты чертово отродье! — выкрикнул Мустафа-эфенди.
Чакырджалы никак не ожидал такого отпора. Даже остолбенел поначалу.
— Что ты сказал?
— А то и сказал, что ты сам поганец! Наслышался я о твоих делах, о славе твоей: думал, ты настоящий разбойник, не какой-нибудь мелкий грабитель. Но настоящий разбойник не позволит себе оскорблять пленного. Или убьет его — или отпустит на свободу. Понял? А ты — выродок…
Чакырджалы схватился было за ружье, но тут же опустил его.
— А ведь Мустафа-эфенди прав, Хаджи, — сказал он. — Он смелый человек, йигит. Таких я еще не видел среди жандармов. Ну что ж, придется его пощадить. Надо только ободрать ему кожу на пятках, чтобы не мог больше нас преследовать.
