Глядя на этого несчастного, Мехмед нередко задумывался.
— Какие смелые, гордые люди есть на свете, — говорил он Хаджи. — Ни за что не уронят своего достоинства. Ничто их не может сломить. А этот человек как будто заживо умер. И на уме у него только одно — отомстить.
Наконец пришел день освобождения. Мехмед и его товарищи простились со всеми заключенными. Предыдущую ночь юноша провел с Сейидом-ага — беседовали о жизни, о людях.
Мехмед и его приятели скатали постельное белье, сложили его у дверей. Рядом у решетки стоял тот самый арестант. Был он такой тощий и слабый, кажется, дунь — упадет. Перед самым уходом Мехмед решил попрощаться с ним.
— Всего тебе доброго, брат, — говорит.
Арестант вдруг услышал его слова, схватил Мехмеда за ворот и впервые за долгое время членораздельно проговорил:
— Ах, мой эфе. Ты выходишь на свободу…
И тут же, словно раскаиваясь в своем поступке, уронил руку, замолчал.
4
Выйдя из тюрьмы, они направились на постоялый двор и сняли комнату. Третьим с ними был Чобан Мехмед.
Расселись по кроватям, стали думать, как быть дальше.
— Чем нам заняться, дядюшка Хаджи? — спросил Чакырджалы.
А тот:
— Тебе лучше знать, сынок.
— Завтра должна прийти весть от Кямиля-ага.
— Да.
— Что же нам ему ответить?
— Тебе лучше знать, сынок.
— Но ведь все дороги перекрыты, дядюшка Хаджи.
— Перекрыты.
— Значит, надо обождать.
Все трое улеглись. Хаджи потушил лампу.
Чакырджалы долго не спалось. Хаджи и Чобан давно уже похрапывают, а он все думает. О покойном отце. О разбойничестве. О матери. О Хасане-чавуше. Недаром говорит народ: «Повадился кувшин по воду ходить…» Разбой — дело опасное. Никто из эфе не умирает в своей постели. Один им конец — пуля свинцовая. Сколько их перебывало в горах, и хоть бы кто умер своей смертью. Верзила Джерид, Карлик Джерид, Беспалый Араб и многие сотни других. Правительство — могучий лев. Все эфе рано или поздно попадают в его лапы.
Надо бы пойти другим путем, но каким?
С одной стороны — мать, с другой — Хасан-чавуш, с третьей — нужда непроходимая. Контрабандой много не заработаешь. И там тот же конец — пуля свинцовая. Да и что скажут люди? «Вы только посмотрите на сына Чакырджалы Ахмеда. Убийца его отца, выпятив грудь, разгуливает себе повсюду, а он хоть бы хны. А еще мужчина! Тьфу!» И что скажет Хаджи-эшкийа? «Я заручился для него поддержкой Кямиля-ага, Халиля-бея, а он — в кусты». Чего доброго, завздыхает: «Ах, Ахмед-эфе. Не сына ты родил — зайчишку трусливого!»
