— А куда теперь? Опять в колхоз?
— Что-то нету у меня охоты туда возвращаться, — чистосердечно признался Нарыжный. — Там меня одна преподобная Глаша живьем съест.
— А как думаешь жить?
— Хочу пристроиться… в рабочие.
Федор Лукич подавил пальцем родинку, и мясистое его лицо скривилось, как от боли.
— Иди к Тутаринову, может, даст работу. Он новую стройку затеял… Слыхал? Самой природе не дает покою… Вот и поторопись к нему в рабочие…
— Бог с ним, с Тутариновым, — грустно проговорил Нарыжный. — Мне бы где потише…
— А! Потише? Сторожем?
— Хоть бы какое дело. — Нарыжный наклонил голову и стал рвать траву, жадно, со злостью. — Может, у тебя, Федор Лукич, есть место?
— У меня? А что у меня? Мирошником тебя взять не могу, к зерну тебя, как того хлебного жучка, допускать опасно. — Федор Лукич рассмеялся. — Конюхом сможешь?
— А почему не смогу? Я вырос с лошадьми — дело привычное.
— Как оно, того… не стыдно будет? — с упреком в голосе сказал Федор Лукич. — То был председателем колхоза, руководящий кадр, почет и уважение, а теперь конюхом? Соображаешь?
— Тот почет дала мне советская власть, она его и отобрала — вот мы теперь и квиты. — Нарыжный с хитринкой в глазах усмехнулся. — А оно, Федор Лукич, и твое нынешнее положение… Эх, судьба-злодейка!..
— Ты моего положения не касайся, — пробасил Федор Лукич, глядя в землю. — Вот что, Евсей… Я не Тутаринов и обижать людей не могу… Завтра поговорю о тебе с прокурором, чтоб злые языки не трепались… А ты дня через два наведайся ко мне за результатом. С семьей виделся?
— Да какая там семья? Одна жена…
— Все одно… Иди, иди… Небось исплакалась…
На плотине показался Викентий Аверьянович.
— Федор Лукич! — кричал он, размахивая длинными руками. — Идите, «Дружба» явилась!
— Ну, ступай, ступай, — сказал Федор Лукич Нарыжному, — отдохни дома, очухайся…
Нарыжный пожал Хохлакову руку и ушел к мосту, напрямик через огороды и сады. А Федор Лукич надел рубашку и, опираясь на палку, захромал к мельнице. «Надо поддержать человека, — думал он о Нарыжном. — Как это он сказал? Судьба-злодейка… Да…» После этого он забыл о Нарыжном и стал думать о предстоящем разговоре с Головачевым. «Придется и этому подсобить», — решил он, выходя на плотину.
Во двор заехал обоз — шесть подвод и все доверху нагружены чувалами с зерном. На вислозадой, невзрачной кобыленке, с полстенкой вместо седла, приехал Иван Кузьмич Головачев. Он слез на землю, бросив повод сидевшему на возу мальчугану, вразвалку направился к Хохлакову.
