— Что вы там нашли? — спросила Иоланта, останавливая машину перед управлением.
— Багажную бирку, — ответил Ольшак.
Девушка удивилась.
— Вы не возили никого, у кого бы на чемодане была такая бирка?
Она недоуменно пожала плечами. Значит, если Сельчик был на вокзале, кого-то встретил, а потом привез к себе, то эта бирка может быть следом… единственным следом, оставленным мужчиной, который, как утверждает дворничиха, был обут в «смешные» ботинки.
Из крана тонкой струйкой текла чуть теплая вода. Значит, снова нужно будет вызывать мастера и прочищать колосник газовой колонки. Ольшак вздохнул, представив поиски слесаря, который, прежде чем прийти и потыкать проволочной щеткой в кольцо газового нагревателя и получить свои сто злотых, будет долгое время просто неуловим. Три, а то и четыре раза Ольшак сходит в жилконтору, чтобы услышать, что слесарь минуту назад вышел или еще не пришел: наконец он встретит его и, проклиная себя в душе, сунет в перемазанную маслом лапу двадцать злотых, говоря при этом: «Вот мой адрес, чтобы не забыли». И только тогда специалист по прочистке колосников в газовых колонках, единственный в квартале и ценимый, как профессор редкой специальности, соизволит посетить его квартиру. Потом через две копирки выпишет счет, а Ольшак заплатит сколько нужно, естественно, не вспоминая о той двадцатке, так как между приличными людьми не ведутся разговоры на столь тривиальные темы. Что делать, человек к старости становится более терпимым. Еще пятнадцать или двадцать лет назад Ольшак ни за что бы не дал взятки типу, который зарабатывает наверняка больше его и который просто обязан прочистить этот чертов колосник, ибо это входит в его обязанности, так же как в обязанности Ольшака входит поимка бандитов, убийц или поиски мотивов самоубийства каких-то магистров экономики. И вдруг ему пришло в голову, что пятнадцать лет назад у него не было газовой колонки, они жили тогда втроем в маленькой комнатке с вечно дымящей железной печуркой. Конечно, Ольшак мог не давать мастеру «своего адреса», но тогда пришлось бы ждать неделю или две, а он не в силах этого себе позволить, ибо привык к ежевечернему очень горячему душу и не может заснуть без него. «Отец смывает с себя грязь преступного мира», — как-то сказал Янек, и кто знает, может, в этом шутливом высказывании была доля истины.
Ольшак закрыл кран (вода действительно становилась все холоднее, значит, все-таки придется идти в домоуправление) и, отставив последнюю тарелку, вынул чистое посудное полотенце и стал вытирать посуду. Мытье посуды после обеда являлось его постоянной обязанностью… Янек моет посуду после завтрака и ужина и натирает пол, жена по дороге с работы делает покупки и готовит обед. У каждого свои обязанности, и Ольшак не считает себя обиженным из-за того, что после обеда должен носить цветастый фартук. Ему кажется справедливым, что, когда муж и жена работают, они поровну делят домашние обязанности. Он даже полюбил свои ежедневные полчаса над мойкой — здесь он один и может ни о чем не думать, оторваться в мыслях от своих дел, которые потом, когда он вернется в комнату и усядется в старом и удобном кресле, снова обступят его, хотя он и постарается их отогнать, делая вид, что читает газету или смотрит телевизор.
