Мать заглядывала сыну в глаза, положив руки на его широкие плечи. Говорить об эвакуации училища не полагалось, но он сказал. Железнодорожный эшелон, отлично организованный, выехал еще в конце августа — и вернулся: немец бомбил дорогу, отрезал пути. В сентябре предоставили речную баржу и буксир, собрались, и вот — Володя забежал проститься.
К Финляндскому вокзалу двигались повзводно, разными улицами. На станции Ладожское озеро сошло более тысячи человек. Это были курсанты, офицеры, женщины, дети и старики — члены командирских семей.
Серая Ладога шевелилась, пучилась, толкалась в бока баржи. Баржа с виду крепкая, доски на палубе плотно пригнаны друг к другу. Два неглубоких трюма покрыты дощатым настилом с отверстиями-люками, из которых вниз, на дно трюма, ведут немудрящие трапы.
Ветер рвал с голов бескозырки, распахивал полы бушлатов. Сначала по широким сходням на баржу пропустили женщин, детей, стариков. Шествие их началось ранним утром, длилось оно долго. Люди заполняли трюм — садились прямо на пол, между шпангоутами. Рассаживались тесно, рядком, — в трюме было потеплее, поспокойнее. Кто не поместился внизу, расположился на палубе возле будки. Жаль, у бортов баржи не было лееров — загородок. Когда погрузились люди, на палубу выехали две легковые машины и грузовичок. Их привязали к мачте, закрепили тросами.
Лоза сидел в трюме недалеко от люка. Здесь было не так уж темно, — свет проходил и сквозь люки и сквозь щели настила. Женщины развязывали сумки, кормили ребят. Поблизости от Володи сидела маленькая девчонка в плюшевом красном пальтишке, натянутом поверх осеннего, и в шелковом розовом капоре. Ей было годика четыре-пять, чем-то она напоминала племянницу Зойку. Мать дала ей круглую сдобную булочку, посыпанную маком, и девочка с аппетитом ела. Но в двух пальто ей было жарко и трудно шевелить руками, она пыхтела и просила маму раздеть ее. Мама не слушалась. Сколько времени им плыть? А имущества лишнего никто не разрешает брать. Ведь пальтишко пригодится… Мать и сама надела на себя два платья, костюм и драповое пальто, ей тоже было не так-то удобно.
Баржа покачивалась, кренясь то вправо, то влево. Стемнело. Вскоре в трюме стало темным-темно, только изредка то тут, то там мелькали тоненькие лучики карманных электрических фонарей.
Долго тянулась ночь. Отчалили или нет — понять было трудно. Наконец стало светать. Ветер зашумел над палубой, люди вполголоса заговорили между собой. Но вот сквозь шум отчетливо послышался треск. Так трещат узкие деревянные доски на дорожках-настилах, если ступит на них человек необычно грузный.
