Ершова рассмешила эта ситуация.
— Ну-ну, мадам, давно уже не девочка, к чему же этот страх? — развязно пошутил Николай, не забывая придерживать руки толстушки, и раздвигать ей ноги.
Толстушка стала биться лбом о лоб Никиты, дико извиваясь всем телом. Её сила казалась Ершову чудовищной, звериной. Из холла послышались легкие мелкие шажки, и Николай резко откатился в сторону, оттолкнув толстушку. Он вскочил, одновременно направляя в сторону двери автомат, но уже видел: перед ним маленькая девочка.
— А ты, толстуха, слишком стара для меня. Тебе наверно скоро тридцать? — продолжил свои шутки Ершов, вызвав зверскую злобу на лице Марты. Для девушки, ей и на самом деле, было многовато лет, почти двадцать пять. Николай попал в её больное место.
— Грязный нигер, вонючий скунс, ублюдок!!! — презрительно плюнула Марта, в черное от сажи лицо «бандита».
Толстушка готова была разорвать Ершова на куски, лишь вопль ребенка: «Няня, няня», направил её к выходу из комнаты. Она подхватила девочку правой рукой, а левой подняла с пола кочергу.
Первый этаж дома полыхал, густой дым поднимался вверх, заполняя холл, широкая деревянная лестница, покрытая дорожкой, горела, отрезав путь к спасению. Марта выглянула в холл на минуту, и сразу же вернулась, закрыв спиной дверь. Её шатало. Толстушка, не видя ничего перед собой из-за боли в глазах, сделала несколько шагов к окну, выронила кочергу, и, держа ребенка за руку, опустилась на пол. Девчонка попыталась тащить Марту за собой, но…
«Пора смываться», — решил Ершов. Он поднял кочергу и тремя ударами выбил в окне огромную дыру. Поток воздуха распахнул дверь, наполнив комнату дымом из холла. Ершов схватил стул и заблокировал дверь. Николай разрезал две простыни на полосы своей шпагой и связал их. Девочку он спустил просто, продев веревку ей подмышки. Ершов отпустил один конец веревки, и затащил её за второй конец обратно. Марта очнулась, но не хотела лезть в окно. Сначала дыра показалась ей слишком узкой, затем она зацепилась одеждой за острый выступ, разодрала ночную рубашку, и ей понадобились обе руки, чтобы прикрыть свою грудь.
— Возьми что-нибудь из шкафа, — ледяным тоном попросил Ершов.
— Здесь нет моей одежды, я спала вместе с Рашель.
— Быстро! Возьми! Лапсердак! — залепил Ершов Марте звонкую пощечину.
— Грязная, черная свинья, — вернула ему удар по лицу толстушка, открыв свою роскошную грудь, и смело полезла в окно обнаженной. Марта ухватилась за веревку, а Ершов стал спускать её, ругая себя, дурака, матом на всех известных ему языках. Голова у Николая кружилась, но он не бросил веревку. У него хватило сил, чтобы сдернуть с постели одеяло и бросить его вниз.
