— Надо прямо сказать, — продолжает Федоров, — слабость санчасти — это наша вина, наш просчет. Когда мы в Чернигове до прихода немцев готовили кадры, закладывали базы, мы предусмотрели и медицинских сестер, и перевязочные материалы, и хирургический инструментарий, а о врачах-специалистах не подумали. Считали, что раненых будем оставлять в селах, отправлять на самолетах. Но ведь далеко не всегда может прилететь самолет. Для него нужно готовить специальную посадочную площадку. А оставлять раненых по селам… Представьте себе — вы воевали с человеком два года, на ваших глазах он вырос как коммунист и патриот, стал мастером своего дела, взорвал десяток поездов, уничтожил сотни гитлеровцев, и что же — оставить его беспомощного в селе или землянке, куда через полчаса придут враги?
Конечно, пока есть хоть какая-нибудь возможность, мы будем нести его за собой.
Федоров нахмурил густые брови, и голос его зазвучал сурово:
— Хотя бы двадцать человек потребовалось, чтобы нести одного раненого, хотя бы люди были предельно утомлены— все равно у нас святой закон: раненых не бросать… И тут особенно важно — быстрее поставить бойца на ноги, возвратить его в строй. У нас медицина связана с политикой больше, чем где бы то ни было. В тылу вы лечили раненого за тысячу километров от его однополчан, от его части. Здесь вы будете лечить на виду у всех. О каждой вашей удаче будут говорить: «Ну вот, видите, теперь у нас появился хирург — теперь и воевать не страшно!» А каждая ваша неудача будет резко понижать моральное состояние бойцов. Здесь мы все в куче, одной семьей. Присмотритесь к людям, к обстановке, потом поговорим подробнее.
Он крепко жмет мне руку, пристально глядя в глаза.
— Наконец-то. А мы вас ждем, ждем. Больше недели, как получили радиограмму из Москвы о вашем вылете. Вы не обедали? Одну минутку, сейчас устроим. Пойдемте…
Михаила Васильевича Кривцова — коротко остриженного моложавого врача — можно принять за студента- первокурсника. Он окончил медицинский институт накануне войны, работал хирургом в медсанбате в действующей армии, а с месяц назад прибыл в соединение Федорова. Михаил Васильевич держится уверенно, как старый опытный партизан, но, видно, ничто здесь не потеряло для него острой прелести новизны, и он рад от души, что может поделиться со мной своими впечатлениями.
— Ваш самолет приземлился? Вам повезло! А мне пришлось прыгать с парашютом. Чертовское ощущение! Летишь неизвестно куда. Неизвестно в чьи руки. Целые сутки потом ходил как оглушенный. Когда вылетел сюда, мне почему-то казалось, что здесь везде и всегда стреляют. А здесь тихо, правда? И работы пока нет. Ни одного раненого…
