— Автомат вам не понадобится… Федоров не только в бой вас не пустит — специально выделит бойцов, чтобы вас охраняли. Вот увидите!..
Кравченко говорит серьезно, но я ему не верю. Где-то. кажется в сборнике рассказов о боях у озера Хасан, я читал, как парикмахеры, повара, снимая с себя белые халаты с винтовкой и гранатой шли в бой. И если так в действующей армии, то тем более в партизанском отряде!..
— Поймите, доктор, это же не драка стенка на стенку, не примитивный, самостийный отряд, а то же, что и армия — со строгим распорядком, с разделением труда. Врачи, разведчики, фотографы, корреспонденты газет, наборщики, радисты, подрывники — каждый выполняет свое задание…
Вы меня не поняли. Когда я говорю «партизанский отряд», я вовсе не пытаюсь умалить…
Но Кравченко спокойно возражает:
— Нет, доктор, у вас неясное представление о том, что вас ожидает.
— Ходь! Ходь! — покрикивает Стефан. Медленно бредут волы. Медленно, но неуклонно мы продвигаемся на запад. Два, три, четыре дня пути.
Остановились на привал в деревне. «Где же немцы? Где «завоеватели»?»
— У нас було шисть полицаев у сели, — рассказывает старик хозяин, — як тилькы почулы, идуть Советы, змылысь, и доси их не видать.
— Яки Советы, диду?
Ну, Федоров генерал. То ж Советы послали?..
— А вы его бачили? Генерала? — спрашивает Кравченко.
— Ни, самого не бачыв. Они швыдко шлы, по хатам не ночувалы.
— А много их було?
Старик задумывается:
— Тысяч десять. А може и больше. Люды балакають — две дивизии.
Ночует нас в хате у деда человек пятнадцать. Спим вповалку на соломе, на земляном полу. Засыпая, слышу, как Кравченко беседует со стариком:
— В прошлом месяце паровую мельницу наши партизаны спалили, — говорит дед.
Теперь вам, значит, молоть негде?
— А мы там и не мололы. Там тилькы для ниметчины мололы. А мы по домам, на ручных жорнах. Дивчата у нас писню склалы: «Прийшли нiмцi — бiда чорна, на Вкраiнi мелють жорна».
— А пан у нас, тот днив десять, як змывся. До полицаев. Ему було особое известие, що идут Советы.
По осторожным вопросам Кравченко, чувствую — он не совсем доверяет деду. В самом деле — в голосе старика какое-то странное удальство, какая-то чрезмерная готовность к ответам.
Назавтра, перед выходом из села, врач Стуккей зовет меня в одну из хат осмотреть больную девочку. Высокая температура, бред, сыпь на груди и на руках.
— Тиф? говорит Стуккей.
— Вне всякого сомнения, — соглашаюсь я.
Днем проходим мимо сожженного села. Головешки еще курятся.
