Брат вернулся к еде. Лапша свисала у него изо рта, как клубок червей, и он втягивал ее внутрь.
— Попомни мои слова, — сказал Квин, — этот парень сделает ноги, и больше мы о нем ничего не услышим. Как и все остальные.
Я отвернулся. Он мог ничего не говорить, я знал, что он думает: «Как папа».
Мне захотелось дотронуться до Квина, но я не смог. Это напомнило мне кое-что, о чем я когда-то читал. Сейчас ученые считают, что в мире не три измерения, а девять, но остальные шесть настолько замкнуты сами на себя, что мы их не чувствуем. Может быть, это объясняло, почему я никак не мог коснуться брата: хотя он сидел всего в нескольких футах, казалось, мы бесконечно далеки друг от друга. Когда папа ушел от нас, в пространстве появилась дыра, породившая множество новых измерений.
— Да ладно тебе, может быть, он продержится подольше. И, возможно, все будет не так плохо.
— Тебе легко говорить, ты-то свалишь в Колумбию.
Кожа у меня на затылке натянулась:
— Я не говорил, что поеду.
Квин рассмеялся с полным ртом лапши:
— Ага, как же. Возьмешь да и откажешься от стипендии Лиги плюща. — Я не ответил. — Стой-ка, ты не шутишь!
Я зашагал по комнате, раскидывая ногами мусор на полу:
— Стипендии на все не хватит. Знаешь, как в Нью-Йорке дорого?
— Остался месяц, и ты вдруг решил передумать?
— Я включил здравый смысл. Ты даже не знаешь, что это такое.
Брат отложил вилку:
— Струсил, да?
— Для всех будет лучше, если я найду подработку и пойду в общественный колледж.
Но Квин на это не купился:
— Ты просто боишься. Я тебе не верю. Ты обклеил всю комнату снимками из стран, куда хочешь попасть, а когда появился реальный шанс немножко пожить, ты вдруг испугался и идешь на попятный.
Он был отчасти прав. Я тоже.
— Если я пойду в колледж, я останусь дома, — напомнил я ему, — и постараюсь поддерживать здесь равновесие. И потом, кто знает, когда некоторым снова понадобится, чтобы их снимали с американских горок.
— Ага, теперь я виноват?
— Ты правда хочешь оказаться нос к носу с новобрачными? Представь себе, как они слетят с катушек.
— Как ты сейчас? — Квин раздавил в кулаке печенье с предсказанием, и на пол посыпались крошки. — Ну и отлично. Мне плевать. Преврати свою жизнь в автокатастрофу. Или, лучше сказать, в автобусную катастрофу?
Я резко обернулся к брату — его слова прозвучали пощечиной. Значит, он знал! Но какое право он имел использовать это против меня?
— В катастрофу? — переспросил я. — Нет, Квин, единственная катастрофа в нашем доме — это ты!
