Почесав макушки, мужики скрутили бедного студиозуса и бросили его в подвал ближайшей избы. Прибежал взглянуть на пострадавшего отпрыска причитающий зареченский староста, а за ним примчался и напуганный вестями о «разбое» и «бунте» управляющий здешнего лорда…
О Юлии в суете все позабыли, и девушка, заливаясь слезами, помчалась к своему спутнику — «искать справедливости»…
— А я-то что могу сделать? — споткнулся, это услышав, Эдан.
— Ну как же! — запричитала леди. — Несчастного юношу из беды вытащить!
— И как ты это себе представляешь? — застыв посреди улицы, холодно взглянул на нее мужчина. — Да с чего мне вообще кого-то вытаскивать? — повернул он назад к их подворью.
— Так он же… не виноват, — робко пискнула, не веря в такую черствость, Юлия. — Это ведь они…
— Не они, милая, а ты! — едко отрезал светловолосый. — Это ты виновата! Тебя просили не выходить одной? Предупреждали? Вот теперь из-за твоей глупости дурака-мальчишку повесят. Гордись!
— Но… как же… — слезы вновь хлынули из ее глаз. — Ну, Эдан! Пожалуйста!
Он зло пробуравил ее взглядом, схватил за локоть и втолкнул в сени.
— У тебя две минуты, чтобы плащ накинуть!
— А?
— Платье разорванное прикрой — и пошли! Живо!
***
Управляющий лорда вместе со старостами, зареченским и местным, устроились в доме последнего за столом с хмельным питьем да снедью — дабы, как водится, «залить» и «заесть» потрясение, а заодно и рассудить, что все-таки с «душегубом», чуть не лишившим жизни любимое чадо, делать.
Упомянутый «душегуб», вытащенный для допроса, сидел, избитый и связанный, пред светлыми очами начальственной троицы. Земляной пол отдавал подвальным холодом. Несчастный студент ерзал, болезненно постанывал, испуганно поглядывал на своих мучителей единственным не заплывшим глазом, — и вид имел до крайности жалкий.
Эдан ворвался в избу на середине горячего спора насчет способов казни. Управляющий склонялся к «повесить, ибо так с бродягами по закону положено», старосты же в один голос кричали: «в реку бросить — и не придется на погребение тратиться». Бледнеющему все больше обвиняемому не удавалось вставить ни слова.
— Да что же вы, мерзавцы, творите! — прервал их беседу отчаянный крик влетевшей вслед за спутником леди Юлии. — За то, что над леди надругаться не дал — и повесить? За то, что даму защитил — в реку?
Спорщики замолкли на полуслове, удивленно раскрыв рты. Эдан поморщился. В глазах «душегуба» появился слабый проблеск надежды.
— Так не надругались же! — наконец, нашелся зареченский. — Ты, барышня, цела-невредима, а сын мой… поми-ра-е-ет!
