— Не думаю, что тебе вообще стоит в Небесном городе появляться, — добил ее светловолосый. — У тетушки твоей первым делом искать и будут. Так что, если ты решила сбежать всерьез и окончательно…
— А похоже, что не всерьез? — огрызнулась девушка.
— Не перебивай старших! Откуда мне знать, что нынче на уме у глупых барышень? Может, у жениха цену себе набиваешь? А что? — пресек он возмущенное Юлиино оханье. — Лорд Эн, даром, что шестой десяток лет встретил, мужчина крепкий: всю жизнь, как-никак, военным делом занят. Да и — слух среди дам придворных ходит — вполне еще в силе. Говорят, к тому же, начальник его личной охраны молод, приятен внешне и не прочь услужить симпатичной барышне…
— Тебе-то откуда такие вещи знать? — залилась краской леди, и правда успевшая про подвиги упомянутого господина от тетки и подруг наслушаться.
— А я, милая, не хуже тебя сплетни слушать умею!.. — едко ответил Эдан. И вдруг продолжил без тени язвительности, даже с какой-то печалью. — Есть у меня место, где тебя не тронут. Но прежде… хорошо подумай, стоит ли туда отправляться? Пока еще не поздно к отцу с женихом вернуться, если же со мной свяжешься… Амареш ведь не простит тебе расстроенного брака! Ты хоть понимаешь, дурочка, что этот союз со временем мог бы похоронить ныне правящий Дом?..
Впервые он говорил с ней так серьезно и искренне… Да что там — впервые кто-либо вообще говорил с Юлией серьезно, к тому же о таких важных вещах! От понимания этого девушке вдруг стало тоскливо. Отец и братья всегда все решали за нее, так же будет и с лордом Эном, стань она его женой.
А Эдан предлагал ей выбор — и сама возможность этого настолько возвышала, что леди вмиг отмела все сомнения. И ей, упоенной чувством собственной важности, как-то совсем не пришло в голову задуматься, какая же в ее истории выгода может быть для этого, по сути, незнакомца, и чем, в конце концов, обернется плата за его услуги?
***
Выбраться из города на рассвете у них не вышло: старенькая наемная карета растеряла колеса, едва выехав за ворота Крама. Возница принял такой поворот судьбы с истинно философским равнодушием, в то время как Эдан сдавленно ругался и грозился собственноручно придушить «одну изнеженную истеричку, не умеющую ездить верхом».
Юлия делала обиженное лицо, но внутренне злорадствовала: слишком живо помнился ей сегодняшний ранний подъем, состоявший из двух пощечин и кувшина воды.
На тракте, меж тем, людей становилось все больше — и на каждого проходящего светловолосый, вновь спрятавшийся в своем старом плаще, смотрел с плохо скрытой тревогой да подозрением.
