Мемориал. Семейный портрет | страница 86
Бывали и серьезные ссоры, бывали конечно. Эти ссоры ранили, и раны не могли затянуться, ежедневно вскрываясь от банальностей, от злых замечаний.
Как-то раз усталый пришел домой и обнаружил у себя в спальне сомнительную книжицу — «Миссис Эдди». Был в диком, нелепом, обидчивом настроении. Вспомнил материнскую приятельницу, которую не терпел, некую мисс Прендергаст. Сразу вообразил низкий заговор с целью распропагандировать исподтишка. Решительно ворвался к матери:
— Как эта книга попала ко мне в комнату?
— Что за книга, детка?
— Эта. — Швырнул книжонку к ней на диван.
Ее покоробила грубость. Ответила уже холодней:
— Видно, я по ошибке оставила.
— Так она твоя?
— Книга принадлежит мисс Прендергаст.
— Ну и пусть она держит ее при себе.
— Она мне дала почитать, — сказала Лили. — Очень интересная книга.
Не выдержал, крикнул со свирепой издевкой:
— Я-то думал, ты такая заядлая протестантка!
— Это мне не мешает прислушиваться к тому, что могут сказать другие.
— Считаешь, каждой религией не грех побаловаться?
— Я считаю, не грех быть терпимыми.
— Не очень-то вы, протестанты, терпимы к католикам.
— Вы, протестанты, — она не сдержала улыбки. — Ну а кто же ты у нас, детка?
— Неважно, кто я. Я — ат… — но нелепое слово не выговорилось. Бешено повернулся, отчаянно махнул рукой.
— Я ни во что не верю.
Как серьезно она это приняла, слегка ошарашила даже, ведь ждал насмешки. Она ответила:
— Но ты же, конечно, не против того, чтобы разные люди по-разному видели Истину?
— Ты не поняла. Нет, я именно против. Потому что никакая это не Истина. Я не терплю религию. Я ее презираю. Все религии скверны. А религиозные люди — либо идиоты, либо ханжи.
Вот! Наконец-то выговорил. Но она ответила с ледяным достоинством:
— Если у тебя такие чувства, не понимаю, зачем ты ходишь со мной в церковь по воскресеньям.
— Хожу с тобой за компанию. Больше не буду — если тебе так лучше.
— Мне лучше, чтоб ты оставался дома.
На этом собеседование закончилось. Вечером, зайдя к ней, застал в слезах. Произошло примирение. Молил прощения за грубость. Были поцелуи. Ночью, в постели, потом весь следующий день перебирал собственные слова. И хотя терзался раскаянием, почти нестерпимо терзался, из-за того что так с ней себя вел, не мог взять назад, даже в душе, ни единого сказанного о религии слова. Ну просто высказал наконец все, что накипало годами. Когда настало воскресенье, он, тем не менее, был готов пойти с матерью в церковь, если позовет. Очень хотелось окончательно помириться. Но Лили не позвала. Больше она никогда не звала его в церковь.