Есть одна вещь, о которой я бы Вам непосредственно сообщил, если б только узнал, что Вы собираетесь уехать из Лондона. Скоро я стану католиком. Вас это, может быть, удивит. Меня и самого даже еще больше, наверно, бы удивило, если б мне год назад вдруг такое сказали. Точно не знаю, когда именно приму первое причастие, но скоро. А до той поры я решил ничего не говорить ни Мэри, ни маме, но вот захотелось Вам сообщить. Распространяться на эту тему для меня невозможно. У меня вовсе нет намерения Вас обращать, расписывая, как это со мной случилось. Просто — у меня такое немыслимое чувство покоя. А Вы меня знаете и поймете, что для меня это значит. Стоит ли упоминать о том, что я по-прежнему буду здесь работать.
Примите мои самые лучшие пожелания и поздравления с Рождеством и Новым годом.
Эрик.
Долгий свист прорезал тьму под вязами на берегу канала. Он встал со стула, открыл окно, выглянул:
— Франц?
— Эдвард?
— Держи.
Достал из кармана ключ, бросил.
— Есть. Поймал.
Еще минута — и распахнулась дверь.
— Ну, Эдвард, как дела, старикан?
Франц скинул пальто, пиджак, шарф. Потом привычно двинулся к зеркалу, подробно расчесал волосы карманой расческой. Налил в раковину воды, вымыл руки.
— Как делишки? — спросил Эдвард.
— Погано.
— Опять с отчимом разругался?
Франц кивнул, потом не то рыкнул, как зверь, не то хохотнул, быстро, тремя перехватами, прошелся на руках по диванной спинке.
— Роскошно, — усмехнулся Эдвард. Взял со стола разрезальный нож, спросил: — А так умеешь?
— Нет. И как у тебя только получается? Покажи!
— Просто же, как апельсин.
— Нет. Ты покажи. Покажи еще разок.
— Что это? — он спросил, чтоб переменить тему, показывая на длинный шрам на предплечье у Франца.
— А это на прошлый май. У сестренки. Полиция нам окно расколошматила автоматной очередью.
— Так ты что — коммунист?
— Ну еще чего.
Франц расхохотался. Спросил вдруг:
— А у самого тоже шрам? — Он даже вздрогнул. И не думал, что видно. — И откуда это у тебя?
— Пулю в себя пустил.
— Несчастный случай, что ли?
— Нет. Умышленно. — Где?
— Здесь, в Берлине.
— Когда?
— Прошлой зимой.
— Так чего ж ты не умер?
— Потому что врачи ваши немецкие такой дошлый народ. Отсюда вот пулю и вытащили.
Франц рассмеялся. Эдвард спросил:
— Не веришь?
— Ясное дело, не верю.
— Почему?
— С чего тебе стреляться-то? С такими деньгами. Невнимательный взгляд порхнул по комнате, застрял на письмах. Франц вдумчиво их разглядывал.
— Эрик? Твой друг, что ли, в Лондоне? — Да.
— И то и то по-английски? — Да.
