- Йаммана! – фактически пролаял он, когда снова обрел возможность говорить.
Огромный белый волк мгновенно слез со своей жены, неловко прикрывая ее боком, как будто она была обнаженной женщиной, а не волчицей, покрытой со всех сторон шерстью.
- Шеф… - робко вякнул он, опустив морду к самой земле.
- Как вы… как вы посмели? На службе! – тигриные глаза вспыхнули от чистой ярости.
- Ну, ладно вам, шеф, тут же никого не было…
- Тут я есть, - рявкнул он. – Вы оштрафованы. Вы… Вы…
- Шеф, - робко пискнула из-за спины Йаймманы его жена, Мария.
- Молчать! Вы позорите свои звания полицейских.
- Шеф, - уже совершенно иным голосом повторил офицер. Голова волка поднялась, уши отодвинулись назад, верхняя губа дернулась, показывая клыки, ноздри сузились. А глаза теперь смотрели не на начальника, а за его спину.
Касиан дернулся, когда тоже почуял... резко повернулся и отпрянул, увидев дым. А за ним огонь.
Реальный мир, Санкт-Петербург. Аквинсар.
В комнате было очень темно и тихо, и даже слышно, как на кухне, через коридор, тикают часы и тихонько урчит холодильник. Стас открыл глаза, сел в кровати. Он слишком много спал вчера днем, вот и проснулся среди ночи. Левая рука привычно нащупала кожаный подлокотник инвалидного кресла. Вдохнуть, подтянуться и рывком пересадить себя в него из кровати - и вот уже можно двигаться.
На кухне он поставил чайник, насыпал в кружку две ложки растворимого кофе. Поскреб щетину, размышляя о том, что, наверное, стоит побриться, но ужасно лень. За окном горели фонари, и мягко падал снег. Глядя на то, как он падает, Стас стал вспоминать, на чем он заснул… проснулся… сбежал. Он разговаривал со своей невестой, которая буквально требовала пригласить ее в его реальную жизнь из той, второй, что была, по его мнению, достаточно полноценной, но Зарайа считала иначе.
Формально этот разговор с ней проходил во сне, и сама невеста ему снилась, и город, в котором они жили много лет и недавно полюбили друг друга. Но этот разговор он помнил в точности – так сны не запоминают. Потому что так, как он, большинство людей и не спит.
Он давно уже путался, что считать засыпанием, а что пробуждением. Его жизнь шла параллельно в двух мирах и второй, тот, что во сне, был для него более реальным. Гораздо более реальным и нормальным, чем жизнь в двухкомнатной питерской квартире, из которой он выходил довольно редко, так как целую вечность назад стал инвалидом.
Тогда он еще не знал, что может быть другая жизнь. Какое-то время Стас думал, что его жизнь закончена. Врачи называли это депрессией, родственники суетились. А он просто знал, что у него больше нет жизни. Есть унылое, бесцельное и беспросветное существование, безнадежное и безвкусное, как тарелка манной каши на воде, которой кормили его в больнице.
