— То, что вы рассказываете, очень впечатляет, — прерывает его Поэт-Криминолог. — Представьте, что, приняв одно недостойное решение, я наметил себе конечную точку в ближайшем будущем. А теперь загадка «Урана» поколебала это решение, и я не знаю, как поставить эту конечную точку, после которой моя жизнь будет разрушена. Как жить, не зная, чем всё закончится? Может, это и есть загадка жизни? Раньше, до того как был найден «Уран», дрейфующий в море без своих таинственно исчезнувших обитателей, я знал, когда должен наступить решающий момент. А потом я дал себе отсрочку и упустил этот момент. И как теперь жить с ребенком, зная, каким будет его угасание и в каких страданиях оно пройдет?! О чем раньше мечтал я? О чем мечтали мы? Слышать смех ребенка в колыбели? Наслаждаться простыми радостями? Конечно, я поэт, я читал Толстого, Тургенева…
— Только не рассказывайте об этом ужасном Тургеневе! — восклицает со смехом Литературовед.
— И однако, он был другом Флобера.
— А чьим другом не был этот льстец, ненавидящий Достоевского!
— Который отвечал ему тем же!
— Волк не может любить собаку.
— Собака завидует волку.
— Ошибаетесь, собака хочет остаться собакой, но ей хочется, чтобы ее считали волком. Посмотрите на Карла Найя, завидующего Юлию…
— Хватит болтать о литературе! Возвратимся к Лоте и Францу, — прерывает их Следователь.
— Вы правы! Как-то она призналась, что пользуется некоторыми заговорами антильских негров, чтобы призывать и изгонять демонов. Вот такими контрастами отличался характер Лоты. О Франце она говорила со смесью любви и… нет, не ненависти, а, скорее, раздражения. Однажды она закричала: «Я люблю его до такой степени, что готова убить!» Вот каким образом я узнал о ее любви.
— А Франц?
— Он отказывался даже произносить имя Лоты. Однако я думаю, что из его сочинений можно понять…
— Что он любил ее?
— Вовсе нет! Он боялся ее и в то же время был одержим ею. Он сам употребляет это слово, описывая свои чувства, даже не столько чувства, сколько раздражение, которое эта женщина вызывала в нем. К сожалению, его почерк очень неразборчив. Франц был болен Лотой до такой степени, что не мог нормально произнести ее имени.
— Странно, — размышляет Следователь. — Послушать вас, так речь идет совсем о другом молодом человеке. Хотя, когда он был в Морском клубе, то очень вольно обращался со своей молодой мачехой. Они сидели рядом, и ничто не давало повода думать, что между ними существуют какие-то разногласия.
