— Голод полезен для души, но борщ тебе будет! — великодушно пообещал Кубинский. — Завтра, мяса много, — и подмигнул, что означало крайне дружеское расположение.
Хорошее у Кубинского было настроение, потому что где-то недалеко он прятал свою жену Ирочку и ходил к ней каждый раз, как на первое свидание. Это было тайной, знал об этом только один Цветаев. Даже Жаглин не знал, а он знал.
— Ладно, — сказал он, таращась через силу. — Наливайте.
— Ты себя в зеркале-то видел?! — хором спросили они, и смех долго звучал в их голосах.
Цветаев посмотрел на живот, на руки, на залитый кровью «номекс». Подвигами давно уже никто не хвастался, подвиги стали их образом жизни, тяжёлой и опасной работой, подвиги существовали только для продажных журналюг и алчных политиканов. Их бы в нашу шкуру, часто думал он в момент слабости, они бы взвыли.
— Ах, да… — спохватился он и поплёлся умываться, присел на край ванны да так и заснул.
Приснилось ему, как он пришёл на работу в центр метрологии к жене Наташке, а ему сказали, что она взяла больничный и ушла домой. И он в предвкушении встречи, тоже погнал домой и даже успел постучать в дверь, за которой стояла его любовь, как кто-то его дёрнул за рукав, и он, мотнув головой, чуть было не кинулся на противника, но вовремя признал в нём Кубинского, протягивающего рюмку водки. Это уже было наяву.
— Пей! — потребовал Кубинский.
Цветаев посмотрел на Пророка, на его изуродованное, несимметричное лицо, хотел подмигнуть и вдруг понял, что никуда отсюда не уйдёт, пока этот тип не отпустит. А не отпустит он его ещё долго, до полной, окончательной победы, что было не так уж плохо, главное было верить в эту победу. Он опрокинул в себя водку и даже не почувствовал вкуса, всё ещё пребывая между реальностью и пленительным миром грез. Любил он свою жену и испытывал по отношению к ней острое чувство вины, потому что бросил её на произвол судьбы и подался сюда. Что с ней теперь, он не знал. Связи не было, подать весточку было невозможно. И только одно её существование грело его душу. «Не пиши мне в Порт-Артур — нету адреса…»
Тем не менее, водка сделала своё дело. Цветаев ощутил прилив сил, короткий сон взбодрил его, и он поднялся. В зеркало на него глянуло залитое кровью лицо. «Номекс» оказался безнадёжно испачкан. Он ощутил на губах чужую кровь, и его снова стошнило желчью, водкой и желудочным соком. С минуту он в тоской разглядывал дно грязной ванны, а потом с брезгливым чувством содрал с себя комбинезон, «балаклавку», бросил туда же и принялся умываться. Маскировочная краска, которую они делали из жженой пробки и косметического крема, смывалась с трудом, и ему пришлось трижды намылись лицо, прежде чем оно стало белым, но под светлыми волосами и за ушами всё же остались чёрные полосы. Не было сил возиться, и он, напялив джинсы и майку, вернулся к столу, на котором уже стояла чаша с дымящимися пельменями в сметанной шапке и наполненные рюмки. Раньше они пили из кружек с облупившимися краями, а потом Сашка Жаглин нашёл в соседнем доме хрустальные рюмки, и теперь ими пользовались исключительно из эстетических соображений.
