Былое — это сон | страница 9

Täglich ging die wunderschöne

Sultanstochter auf und nieder

um die Abendzeit am Springbrunn,

wo die weissen Wasser plätschern.

Täglich stand der junge Sklave

um die Abendzeit am Springbrunn,

wo die weissen Wasser plätschern.

Täglich ward er bleich und bleicher.

Eines Abends trat die Fürstin

auf ihn zu mit raschen Worten:

Deinen Namen will ich wissen,

deine Heimat, deine Sippschaft!

Und der Sklave sprach: ich heisse

Mohamet, ich bin aus Yemen,

und mein Stamm sind jene Asra,

welche sterben wenn sie lieben.

______________

Каждый день, зари прекрасней,

Дочь султана проходила

В час вечерний у фонтана,

Где, белея, струи плещут.

Каждый день стоял невольник

В час вечерний у фонтана,

Где, белея, струи плещут.

Был он с каждым днем бледнее.

И однажды дочь султана

На невольника взглянула:

«Назови свое мне имя,

И откуда будешь родом?»

И ответил он: «Зовусь я

Магометом. Йемен край мой.

Я свой род веду от азров,

Полюбив, мы умираем».

Генрих Гейне. Азр.

(Перевод М. Павловой.)

Сан-Франциско, май 1944.

Это было позавчера, я поймал норвежскую станцию и услышал, что Сусанна Гюннерсен погибла в немецком плену.

О ней говорилось как о жене поэта Гюннера Гюннерсена.

Прошло двенадцать часов, прежде чем я смог встать со стула. Когда я поднял голову, я увидел большую секундную стрелку, безмолвно вращавшуюся на циферблате.

Сусанна, ведь ты была такая трусиха! Помнишь тот вечер, когда они стреляли в нас на Парквейен, — я чувствовал, как твое сердце замерло от ужаса. А ту ночь, когда вернулся Гюннер, звук поворачиваемого в замке ключа? Никогда в жизни не думал, что человек может так испугаться. С тех пор ты всегда замирала при звуке ключа, поворачиваемого в замочной скважине.

Не понимаю, как я пережил эту агонию, длившуюся двое суток. Так уж повелось: думая о чужой боли, мы говорим о своей собственной. Они увезли Сусанну Гюннерсен в Германию и там забили ее насмерть.

Однажды Гюннер сказал мне:

— Я обрету покой, только когда Сусанна умрет.

Теперь Гюннер обрел покой.

Прошло двенадцать часов, прежде чем я позвонил Карлсону. Появившись в дверях, он уставился на меня с таким видом, словно увидел утопленника.

Я рассказал ему все. Что все? Не знаю, что именно я говорил. Он заставил меня раздеться и лечь.

Потом ненадолго ушел. Вернувшись, он больше не покидал меня. Он расположился в моем кресле и читал, зная, что я не сплю.

— Может, вызвать врача, чтобы он сделал вам укол? — тихо спросил Карлсон один раз.