именно будет отцом ребенка, — это ей безразлично. Слепой закон Природы повергает человека в прах. Все это я понимал очень отчетливо, хотя не имел никакой философской базы. Я прекрасно знал, что Агнес скучать не будет.
Женщина мешает мужчине двигаться вперед. Инстинкт, названия которому я не знаю, заставляет ее бездумно требовать от мужчины, чтобы он устроил ее жизнь сейчас же, немедленно, а не тогда, когда он закончит ненавистные ей занятия. Лучше конторщик сегодня, чем доктор юриспруденции через год. Она ненавидит его книги и считает бедного труженика неудачником, не умеющим зарабатывать деньги. Так думала не одна глупышка Агнес. Я могу привести дюжину примеров. Что остается делать мужчине? Он не мыслит жизни без своей курочки, а она тянет его вниз. Она во что бы то ни стало желает стать фру Торсен и ради крохотного сообщения об этом в местной газете предает и его и свою жизнь. Агнес было четырнадцать, мне — восемнадцать… Нет, с Природой спорить бессмысленно, она слишком безрассудна. Людям, которые признают только естественные порывы, место среди обезьян. В Йорстаде были одни обезьяны.
Я не смел думать об этом, но не мог отделаться и от неврастенической ревности. Природа стремится связать мужчину именно в эти бурные дни его юности, вот она и насылает соблазн. У всех других млекопитающих период спаривания бывает раз в год, у человека — лишь раз в жизни.
Яна Твейта я хорошо знал по школе. Он был один из тех бедных мальчиков, которые до поздней осени вынуждены ходить босиком. У него была подпрыгивающая, чуть прихрамывающая походка, и он производил впечатление очень нервного ребенка. Ян был умнее других ребят. Он эмигрировал в 1908 году, за год до меня. Обоих нас за море отправила Агнес.
Читая газеты, иногда сталкиваешься с какой-то мистикой, я много раз слышал об этом. Бывает, человек, никогда не читающий объявлений о смерти, в один прекрасный день вдруг открывает газету на этой странице и находит там имя своего брата или друга. Или прочитывает заметку, на которую в иное время даже не обратил бы внимания, и оказывается, что она имеет к нему самое непосредственное отношение. В феврале 1918 года здесь, в Сан-Франциско, я взял в трамвае забытую кем-то газету, и первое, что мне бросилось в глаза, — имя Яна Твейта, напечатанное мелким шрифтом среди имен погибших.
Тысячи людей покинули родину, чтобы погибнуть на чужбине. Об этом рассказывают старые письма и сентиментальные песни. Я помню, как Ян стоял однажды на углу, когда мы с Агнес шли мимо. Он бросил на нас негодующий взгляд, нервно вскинул руки и что-то крикнул. Его резко очерченное аскетическое лицо было искажено злобой. Позже я сравнил его с Куллерво
