Одиночество угнетало его. Раньше он никогда не был одинок. Всегда вокруг были какие-нибудь люди. Он привык к людям. А сейчас он был один. Приходя раз в трое суток на вахту, он встречал все тех же трех матросов, двое из которых спали в единственной отапливаемой каюте. Днем на судно приходили рабочие. Они гремели молотками, шипели автогенами, несли с берега грязь, мусор, тяжелую матерщину. Игорь сутки слонялся по судну — и никому не был нужен. А судно стояло холодное, мертвое, ржавое... Утром он приходил домой и торопливо разводил огонь в печи. За сутки комната выстуживалась так, что в чайнике замерзала вода.
Однажды, возвращаясь из порта домой, Игорь встретил Куприяна Купавина. Куприян шел с каким-то высоким, худощавым человеком, очень скромно одетым. Куприян был в новом желтом пальто с меховым воротником, тянущимся по отвороту до пупа. На шее у него был намотан красный шарф.
Куприян кинулся к Игорю, облапил его и трижды поцеловал в щеки.
— Здоро́во, — сказал Игорь, высвободившись из жаркого объятия. — Ты цветешь, я вижу?
— Н-ну! — провозгласил Куприян, гордо вскинув нос. — В Польшу на гастроли ездил! Шесть рецензий в газетах — расхвалили в пух и прах. Самому совестно. Сейчас покажу...
Куприян расстегнул пальто и полез во внутренний карман.
— Не надо, — сказал Игорь. — Я по-польски не пойму. Пойдем ко мне.
— Да!.. — Куприян стукнул себя по лбу так, что модная меховая шапка подпрыгнула и съехала на затылок. — Николай Эдуардович!
Он подвел Игоря к своему спутнику.
— Позвольте вам представить морского волка... Игорь Соколов. Штурман и знаменитый писатель. Помните, как Бурлюк представлял Маяковского? Знаменитый поэт...
— Раздрогин, — сказал Николай Эдуардович, некрепко, но тепло пожав Игорю руку.
— … А Маяковский тогда еще ни одного стиха не напечатал.
— Поэт Раздрогин? — спросил Игорь.
— Сочиняю помаленьку, — кивнул Раздрогин.
— Я читал ваши стихи, — сказал Игорь. — Кое-что мне нравилось.
— Так все говорят, — улыбнулся Николай Эдуардович.
— А как твой роман? — спросил Купавин. — Дописал, поди?
— Почти.
— Такой роман завернул этот птенец, диву даешься! —сказал Куприян, зажмурившись. — Ему бы еще трудолюбие — цены бы ему в литературе не было. Эдисон понимал, в чем соль искусства... Ну, пойдем к тебе на радостях!
— Пойдем, — сказал Игорь. — Моя лачужка тут рядом.
— Один живешь?
— Как перст.
— У тебя еще все впереди, — подмигнул Куприян. — Заглянем к моряку, Николай Эдуардович?
— Заглянем, — согласился Раздрогин. — Только неудобно с пустыми руками. В гастроном бы сначала зайти...
