Получить свой кинжал обратно не так уж много значило для Гопала, его прежде всего заботила его сестра. Клинок он и есть клинок, но Нимаи похоже всерьез настаивал на обмене, и Гопал решил, что это не повредит, особенно если Нимаи будет чувствовать себя лучше. Во всяком случае, Гопал узнавал в нем прежнего Нимаи.
— Если ты действительно думаешь, что это так важно, — сказал он, обмениваясь с ним кинжалами. Он посмотрел на кинжал, который дал ему в двенадцать лет Падма. Тот самый, который он оставил на пути к храму, тот самый, которым Китти вырезала коготь наги… и теперь Китти не было. Утреннее солнце умыло его лицо. Он глубоко вздохнул.
— Пошли, — приказал он и поставил на попа самую большую корзину.
Они взобрались через люк в частично сгоревшую лавку. Они были вынуждены прикрыть глаза от яркого света, бившего через обвалившийся потолок. Пока их глаза медленно привыкали, они осторожно вышли на улицу того, что было их деревней.
— Они разрушили все! — сказал Нимай, обозревая разбросанные булыжники. Голока представляла из себя выжженные руины. Тлеющие здания выстроились вдоль молчаливых улиц, посещаемых только смертью.
— Я надеялся, что то, о чем я вспоминал вчера, окажется только сном. Но это не так. — Нимаи вскрикнул, споткнувшись обо что-то острое… меч Китти.
Гопал схватил оружие, покрытое засохшей кровью. Глаза его наполнились слезами. Это не может быть кровью его сестры! Не может! Он должен был верить, что она жива, что ее захватили в плен, а не убили.
Почему он заснул? Это все из-за него, не только исчезновение Китти, а вообще все. Зачем мистик ее спас? Только для того, чтобы позволить ракшасам пленить ее? Должна быть какая-то причина. Гопалу нужна была надежда, если ему суждено продолжить видхи.
— Мы должны идти в Радхакунду, — сказал он, к удивлению Нимаи. — Здесь нам нечего делать.
Нимаи кивнул. Словами нельзя было выразить того, что он чувствовал.
Они шли… через руины, мимо лавок, которые приносили жизнь им и деревне.
Крысы рыскали в поисках пищи по улицам, на которых они играли детьми. Давно ли это было? Кирпичный акведук по бокам улицы был сух и усыпан телами сельчан и нескольких ракшас — пиршество для шакалов и ворон. Смерть была повсюду. Вместо криков дельцов, раскланивающихся со знакомыми, или возгласов детей, играющих у ног своих матерей, улица была полна молчанием, и мертвые тела их соседей лежали на солнце.
Обломки преградили им путь. В отчаянии Гопал запустил обгоревшей доской в ворону.
