Георгий объяснял своим близким, почему он стремится стать таким, как Рахметов. Быть таким, как Рахметов, говорил он, это значит бороться за такую жизнь, в которой все красиво, так красиво, как это описано у Чернышевского:
«…Золотистым отливом сияет нива; покрыто цветами поле, развертываются сотни, тысячи цветов на кустарнике, опоясывающем поле, зеленеет и шепчет подымающийся за кустарником лес, и он весь пестреет цветами; аромат несется с нивы, с луга, из кустарника, от наполняющих лес цветов; порхают по веткам птицы, и тысячи голосов несутся от ветвей вместе с ароматом, и за нивою, за лугом, за кустарником, лесом опять виднеются такие же сияющие золотом нивы, покрытые цветами луга, покрытые цветами кустарники до дальних гор, покрытых лесом, озаренным солнцем… И льется песня радости и неги, любви и добра из груди — «о земля! о нега! о любовь! о любовь, золотая, прекрасная, как утренние облака над вершинами тех гор!»
— Такая жизнь нам нужна, — воскликнул Георгий, — а не как это вонючее болото! Мы должны готовиться к будущему![4]
«…Говори же всем, — призывал Чернышевский, — будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее все, что можете перенести».
— Все это хорошо, — отвечали близкие Георгия, — но что можем сделать мы, обыкновенные люди, простые рабочие?
— В этой книге сказано, что делать… Я уже избрал свой путь.
— Помню я Георгия еще молодым наборщиком, — рассказывал его товарищ по работе Борис Кожухаров. — Все свое свободное время он отдавал чтению. В обеденный перерыв, который у нас продолжался полтора часа, Георгий не уходил из типографии, а, устроившись где-нибудь у наборных касс, окунался в чтение. Из карманов его всегда торчали книги. И набирал он рукописи не механически, а вчитывался в них, старался понять, о чем в них говорится.
Димитр Дончев, несколько месяцев проживший с Димитровым в его подвальной комнатке, вспоминал:
— Мы возвращались из клуба Общества рабочих-печатников часов в десять-одиннадцать вечера. Я ложился спать, а Георгий усаживался за книгу. Бывало, встанешь утром, а его нет в комнате. Находил я его во дворе, в садике, конечно, с книгой. Здесь он читал до ухода на работу.
