Ему не пришлось подыскивать ответ. На этот вопрос он мог ответить всегда, среди дня и ночи, прямо и коротко, ибо все, что он сказал ей, было внутренним чувством, убеждением, долгом и необходимостью:
— Будем стоять насмерть!
— Насмерть! — повторила она машинально шепотом, и ее щеки заметно побелели. Уловив перемену в ее лице, Зимский поспешил успокоить:
— Только вы не бойтесь, Лариса Петровна! Все обойдется! А вас капитан третьего ранга обязательно эвакуирует, если что! Я первый...
Но Лариса уже перебила его протестующим жестом. Тихо, но с горечью в голосе она заговорила:
— Как вы только могли подумать! Я ведь бросила семью, пошла мстить за отца, а вы...
Окончательно смешавшись, Зимский сконфуженно пробормотал:
— Да нет... Вы не подумайте чего... А только кому же умирать охота?
. Но Лариса уже простила ему его оплошность, вызванную только горячим участием в се судьбе, и, вспоминая, медленно продолжала:
— Когда-то давно, еще до войны, один студент, с которым я дружила, спросил меня, говоря о жизни: «Есть ли па свете такая сила, которая сможет заставить добровольно ее отдать?» Тогда я нс знала, что ему ответить, была глупой, легкомысленной девчонкой. Сегодня я бы
смогла ему ответить! Конечно, безумно хочется жить, особенно в наши годы! Я тревожусь только одним: не оказалась бы эта ноша для меня непосильной. За все остальное я совершенно спокойна!
— Нет, Лариса Петровна! Таких, как вы, ничто не согнет!—самозабвенно воскликнул Зимский. — Я*то уж знаю!
Она благодарно улыбнулась и тихонько и неловко от смущения осторожно пожала ему руку. Он встрепенулся от этого прикосновения, впервые всем существом ошутнв нежное тепло ее руки. Но Ларисой в эту минуту руководили совсем иные чувства, чем те, которые переживал он сам, и Алексей уже выработавшейся привычкой подавил в себе поднявшуюся горячую волну.
Потом она ушла, а он все еще продолжал стоять, в сотый раз заново переживая эту встречу.
Теперь, вечером, он вспомнил все до мелочен, и ему казалось, что на огрубевшей потрескавшейся коже его руки все еще лежат теплые Ларисины пальцы...
Особенно сильный взрыв, совсем недалеко, заставил всех оторваться от своих дел и недоуменно переглянуться.
— «Гости» торопятся! — проговорил со своей койки Гусев, тревожно поворачиваясь на другой бок. Зимский продолжал сидеть, глубоко задумавшись; Булаев грузно встал и, потянувшись так, что затрещали кости, спокойно отрубил:
— Торопятся, говоришь? Ого и добре! А мы уж найдем, чем встретить «дорогих гостей»!
