— А мне бы еще к майору Гоменскому, — пролепетал я.
— А что у тебя? — спросила дама.
— У меня это… ребра болят при дыхании.
— Майор Гоменский вообще-то начальник кожно-венерологического отделения, — просветила меня докторша. Я, пожалуй, заржал бы, если бы не серьезность положения, в которое попал. Следовало заранее узнать, где работает заветный майор Гоменский, которому нужна дармовая рабочая сила.
Дверь приоткрылась, неведомый мужчина в белом халате, надетом поверх формы, как у всех здесь, спросил:
— Марь Иванна, вы скоро отстреляетесь?
— Это ты мне скажи, Палыч, скоро ли я отстреляюсь? Тебе очередь видна.
— Ясно, — сказал Палыч, оценив толпу наших связистов. Дверь закрылась, я почувствовал, что соломинка, за которую схватился утопающий курсант Смелков, вот-вот обломится.
— Мария Ивановна, — робко позвал я.
— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — удивилась она. Отвечая на вопрос Палыча, обо мне, видно, забыла совсем.
— Там, в направлении, только про насморк написано, — напомнил ей. — На слух я не жаловался.
Она улыбнулась.
— Может, тогда вы меня посмотрите?
— Хорошо. Раз на слух не жаловался, раздевайся.
Я снял хэбэшку, Марь Иванна глянула на мои плечи, грудь, ребра — все синие — и по-мальчишески присвистнула, чем сразу завоевала мою симпатию.
— Ты в часть не хочешь возвращаться? — догадалась она. — Тебе, может, к хирургу надо?
— Не хочу возвращаться, — честно подтвердил я. — Мне к хирургу не надо, но, если вернусь, кому-то действительно может понадобиться… Мне бы к майору Гоменскому. Слышал, ему работники нужны.
Мария Ивановна задумалась. Судьба моя опять висела на волоске…
— Хорошо, — сказала она. Взяла какой-то бланк, набросала на нем несколько строк и передала мне.
— Выйдешь из корпуса, пойдешь направо, последний корпус, у забора, почти в углу.
— Спасибо! — поблагодарил я добрую женщину. Хотелось сказать ей, подобно щуке, пойманной Емелей: «Может, и я вам как-нибудь пригожусь!» — да поскромничал. Узнай она, кто мой дядя, сама пришпорила бы воображение, и предлагать не пришлось.
Конечно, отец отмазал бы меня от армии и без дяди Васи. На призывном он сказал:
— Надоест расширять сознание, напиши, я тебя вытащу оттуда.
Отец категорически не хотел понимать, почему я, после успеха своей первой персональной выставки, вознамерился полтора года месить грязь сапогами.
— Из глины тоже можно что-то вылепить, — сказал я ему тогда.
— Да ты не глину месить будешь, а… — Отец посмотрел на мать, присутствующую при разговоре, и не стал продолжать.
