– Опять эти безумцы! – с отвращением прошипел Руфус.
– В Риме их изгнали из города, – сообщил секретарь посольства.
– Это менады[12]? – спросил я. – Странно, что они устраивают свои церемонии в такое время года.
Я также заметил, что многие из них размахивают живыми змеями и что теперь среди них откуда-то появилось много молодых людей с бритыми наголо головами и с таким выражением на лицах, словно их только что хорошенько треснули по башке чем-то тяжелым.
– Ничего подобного и столь респектабельного, – возразил Руфус. – Это последователи Атакса.
– Это что, какой-нибудь местный божок? – осведомился я.
– Нет, это некий новоявленный святой из Малой Азии. В городе полно людей, превозносящих его. Он здесь уже пару лет и приобрел огромное число сторонников. Он творит чудеса, предсказывает будущее, заставляет статуи говорить и вытворяет другие мелкие фокусы. Это еще одно удивительное качество египтян, с которым тебе не раз придется здесь столкнуться, Деций: у них отсутствует какое бы то ни было чувство меры и приличия, когда дело касается религии. Никакого dignitas[13], никакой gravitas[14]; приличные римские ритуалы, церемонии и жертвоприношения им не по вкусу. А нравятся им вот такие, где все участники впадают в жуткий транс.
– Отвратительно, – фыркнул посольский секретарь.
– А им, по-моему, очень даже весело, – заметил я.
В этот момент улицу пересекли огромные носилки, еще более высокие, чем наши. Их тащили обезумевшие молящиеся, и надо сказать, что это крайне негативно сказывалось на их равновесии. На этих носилках возвышался трон, на котором сидел мужчина в невообразимо экстравагантной пурпурной мантии, усыпанной золотыми звездами, и в высоком головном уборе, увенчанном серебряным полумесяцем. Одну его руку обвивала огромная змея, а в другой он держал бич, такой, каким обычно наказывают непокорных рабов. У незнакомца была черная борода, длинный нос и темные глаза, и, на первый взгляд, ничего такого, что могло бы привлечь такое количество обожателей. Он бездумным взглядом смотрел вперед, словно не замечая бушующего вокруг безумия, источником которого, несомненно, был он сам.
– А вот и сам великий человек, – хмыкнул Руфус.
– Это Атакс? – спросил я.
– Он самый.
– Я вот задаюсь вопросом, – сказал я, – почему эта процессия высокопоставленных официальных лиц уступает дорогу какому-то отребью. В Риме таких погнали бы с улицы, натравив и пустив следом молосских овчарок[15].
– Это же Александрия, – пожал плечами Руфус. – Здесь под шкурой греческой культуры прячутся старые жреческие нравы и обычаи. Люди здесь такие же суеверные идолопоклонники, какими они были во времена фараонов.
