Он вдруг почувствовал страшную слабость (видимо, от потери крови, сообразил он) и нестерпимую боль в правой руке и подумал, что, если перерезано сухожилие, он может лишиться возможности писать.
Вера, обняв за плечи, как тяжелобольного, нуждавшегося в посторонней помощи, чтобы передвигаться, вела его к выходу.
– Я не могу уйти, – остановился он уже перед самой дверью.
– Ты должен, – твёрдо сказала Вера. – Ты мужчина, муж и отец – у тебя в жизни есть обязательства.
В этот момент в комнату с балкона вошла Кора и, увидев повисшую на Лёшкиной шее Веру, шепчущую ему что-то на ухо, остановилась как вкопанная, скрестив руки на груди.
Заметив Кору, Вера отпустила Лёшкину шею, решительно открыла дверь в коридор и потащила его туда за рукав.
– Ты понимаешь, что уходишь навсегда? Что делаешь выбор? – Голос Коры на этот раз звенел от напряжения, сомнамбулическое состояние сменилось на абсолютно трезвую решимость.
– Ко! Умоляю, – взмолился Лёшка. – Дай мне её увести. Подожди до завтра.
Кора в ответ только отрицательно покачала головой:
– Уводят тебя, а не наоборот.
– Он мой муж и отец наших детей. Больной сын в нём нуждается. – Вера наконец тоже взяла себя в руки. – А ты собирай объедки с других столов.
Кора обречённо наблюдала, как Вера чуть ли не силой выталкивала Лёшку из номера.
– Я вернусь, – отчаянно выдохнул Лёшка уже за порогом. – Завтра…
В коридоре они наткнулись на официанта, катящего столик с ужином.
Назавтра, когда он вернулся, Коры в гостинице уже не было.
Так они расстались во второй раз.
Ужасно, что Лёшка был способен видеть себя со стороны, как бы посторонними глазами, осознавать происходящее в целом и во всех частностях.
Трусость, несостоятельность и предательство – глазами Коры.
И, опять же, предательство, ложь и неблагодарность – глазами жены.
И, главное, унизительность происходящего для всех, и в первую очередь как для мужской особи – для него самого.
И понимал он также, что уходы Коры – это не любовные ссоры, после которых так сладко мириться. Это не шантаж, к которому прибегают, порой совершенно бессознательно, женщины. Это даже не её максимализм и бескомпромиссность. Это её элементарное право на свою женскую судьбу, абсолютная уверенность в том, что два любящих человека должны быть вместе, в конце концов. Она и так ждала целых пять лет. И женский её инстинкт справедливо подсказывал, что Лёшка, может, и сам загнётся, но на разрыв не решится.
Но ещё ужаснее, что, всё это сознавая, поделать с этим он ничего не мог. Слабак. Не хватало ни размаха, ни куража, ни характера.
