* * *
Чтобы потом вернуться.
– Вляпались, – сказала Кора, определив одним словом всё, что случится с ними впоследствии. На лице её при этом сияла счастливая и нахальная улыбка.
Позже у Лёши в присутствии Коры к чувству избранности прибавилось какое-то новое, неизвестное доселе ощущение постоянной внутренней вибрации, явно неземного происхождения. Как если бы ему сделали инъекцию некоего невиданного, чуть ли не инопланетного, гормона счастья, внедрили космическую батарейку. Он жил – ел, пил, спал, просыпался, работал, дышал и т. д. – с этим абсолютно конкретным ощущением счастья в организме. Кора не просто занимала все его мысли, она присутствовала во всём – в малейших каждодневных жестах, в погоде, в политических и прочих общественных событиях, во вкусе пищи, в воздухе, которым он дышал. Он видел её в каждом встречном ребёнке, старушке, воробье, пьющем из лужи, в листе, сорвавшемся с ветки дерева. Слышал её голос во всех телефонных трубках, в обрывках случайных разговоров, долетавших до его ушей, в шуршании шин и даже в сирене «скорой помощи». И был уверен, что с ней происходит то же самое. К нему пришло абсолютно банальное (а истины, как известно, банальны) знание, что он физически нашёл свою половину – в ней было всё то, чего не было в нём. А то, что в них совпадало, усиливалось в космической пропорции, превращаясь в Судьбу. Известно ведь, что в любой особи мужского пола присутствует женский гормон. И наоборот. И эта особенность организма проделывает с нами порой самые неожиданные фокусы в самые неподобающие для этого моменты. Их же природные сущности соединились, перемешались и распределились в немыслимой гармонии ровно на двоих. Кора вплетала его, как цветок в венок, в своё тело, физическое и метафизическое, в своё сознание, в свой мир.
Он – зеркально – проделывал то же самое с ней.
Так с ним случился второй после рождения Тимы припадок неземной любви – клапан, как тогда открылся, так, видимо, больше и не закрывался.
Галя, неизвестно (вернее, известно только ей), по какой логике, немедленно и однозначно приняла их сторону. Это существенно облегчало им нелегальное существование в социуме. Она покрывала их, как могла. Отвечала на поздние звонки, врала, как на духу, инстинктивно старалась никогда не связывать их имена в одном контексте. Будучи дальней родственницей семьи Калинкиных (по матери), она по каким-то сложносочинённым мотивам родню свою недолюбливала в принципе. К Вере же вполне по конкретной причине относилась резко отрицательно – она считала, что «мать стыдится своего ребёнка», чего не должно было быть в природе вообще. Тиму она обожала, несмотря на его холодность, понимая, что эта холодность лично к ней не относится, а есть следствие каких-то неизвестных ей причин. Больше того, её отношение к нему было сродни отношению жителя какого-нибудь африканского племени к его, этого племени, местному божку. Своих детей у неё не было, и Тима был для неё не просто ребёнком, а ребёнком, посланным именно ей, Гале, самим Богом. Она посвящала ему жизнь самозабвенно, почти ритуально, раз и навсегда приняв за очевидность его превосходство над обычными людьми вообще и над ней в частности. Лёша же (в силу своего отцовства) и Кора («божок» явно выбрал её для передачи своих посланий миру) воспринимались ею как старейшины этого самого племени, к которому принадлежала и она. Для неё было естественно, что они объединились «для спасения» этого необыкновенного дитяти.
