– А зачем он вам? – интересуется Наполеончик, теперь он рассматривает свои сапоги, начищенные до блеска, сперва один, потом другой. – Товарищ Сталин-то зачем?
– Надо! Надо! – кричит, осмелев, Хвостик, но спиной жмется на всякий случай ко мне. – А вас я узнал! Вы просто легавый! Да! Да! Да!
– Он меня узнал! – хмыкает удовлетворенно Наполеончик, оборачиваясь к свите, ближе всех стоит Чушка и понимающе лыбится, глядя в землю. – А я такой, что меня нельзя не узнать! Я на картине Герасимова во весь рост изображен, два на три метра. Мы с товарищем Сталиным во время прогулки на Кремлевской стене! Кто не видел, можете в Третьяковке посмотреть! Там одно сукно, ого-го-го, как написано! И сапоги не хуже блестят!
– Серый! Не верь ему! Не верь! Я знаю, там на картине вовсе не он, а товарищ Ворошилов изображен! А его там нет! Нет! – кричит мне Хвостик из последних сил.
– Я и не верю, – говорю я. – Я сам у товарища Сталина спрошу.
– Он спросит! – качает головой Наполеончик и снова оборачивается к Чушке, который ему кивает. – Он спросит! – и вдруг зычно, словно на плацу, кричит: – Я те-е спро-шу! Ты за-ч-че-е-м в Москву приехал? К Сталину, гению всех народов, лучшему другу советских милиционеров! А пачпорт у тебя есть? Краснокожая из штанин паспортина? К Сталину в Москву беспачпортных не пу-ща-ют! Я вас сразу узнал: вы режимные, из «спеца», по вас в Москве Таганка плачет! Пересылка по вас плачет! И все магаданские лагеря!
– Серый! – кричит в отчаянии Хвостик и дергает меня за рубаху. – Он думает, у нас документов нет! А у нас есть документы! Скажи ему: у нас есть, есть!
Я спохватываюсь, торопливо ощупываю грудь. Но пусто под рубахой, потому что самые отъявленные жулики-милиционеры успели у меня все наше богатство в виде «Истории» и документов стянуть! Оттого и скалятся рожи сытые, московские, что уверены: у нас, «спецовских», ничего своего нет! И документов нет! И «Истории» своей нет!
Мы родом из корзины!
Я в страхе просыпаюсь, ощущая напоследок, как мой голос вязнет в глухоте окружающих, я пытаюсь кричать, но уже и самого себя не слышу: «Документы! Документы! Документы!»
Зато въяве снизу доносятся голоса, требующие документы. Я смотрю на Сандру, она уже не спит, тревожно прислушивается.
Высовываюсь, но едва-едва, краем глазка и вижу солдат с повязками, они проверяют бумаги у военного с вещмешком, у старичков тоже проверяют, и у женщины с детьми. Потом они задирают головы и торопливо окидывают взглядом полки и нас, торчащих наверху. Конечно, они видят нас, но ничего не спрашивают и уходят. Ясно, это не легавые, и мы их не интересуем.
