За дипилонскими вратами — шум, блеск, гам, суета, средоточие всех наслаждений, веселья, надежд.
И вот правило: вступая в этот город, помни, что и ты окажешься в сообществе теней Внешнего Керамика. И из всех слов, с которыми ты тогда сможешь обращаться к живым, будут только эти: «Здесь я лежу, прощай, прохожий!» Сто лет, двести и тысячу — только эти слова. Какая, в сущности, тоска…
«Впрочем, не для Тиманфа, — подумал Аристотель и улыбнулся. — Для него и этих слов много».
— Отдохнуть бы, господин, — сказал Нелей, по лицу которого стекал струйками пот.
— Никакого отдыха! — весело ответил Аристотель. — Жизнь, Нелей, это короткий труд между небытием и вечным отдыхом. Не так ли?
— Кто трудится не отдыхая, тот быстро оказывается здесь, под корнями этих кустарников, — проворчал Нелей. — Тебе легко: ты несешь только свою голову, господин.
— Если хочешь, я понесу и твою, — захохотал Аристотель.
— Голова — самое легкое из всего, что у меня есть, — ответил добродушный Нелей.
Они вступили в тень одной из башен Дипилона.
— Страшно, — сказал Нелей. — В таком большом городе, конечно же, есть все: и разбойники, и мошенники, и воры, и насмешники…
— …и великие добротворцы, и правдолюбцы, и покровители, и мудрецы, — добавил Аристотель.
— И богатые лавочники, — сказал Тиманф. — Никогда не видел, чтобы в город везли столько добра.
Они шли, держась ближе к стене, чтобы не мешать бесконечной веренице телег, въезжавших в ворота.
— И его проняло, — сказал о Тиманфе Нелей. — Если Тиманф заговорил, значит, есть чему удивляться.
Аристотель измерил шагами коридор Дипилона.
— Четверть стадия[3], — сказал он Нелею.
— Еще столько же — и я рухну… Из моего разбитого тела потечет кровь, а из вашего сундука, господин, чернила…
— Взгляни налево, — сказал Аристотель.
Слева, в прохладной тени высокой кровли, удерживаемой колоннами, шумел фонтан.
Они не сразу нашли себе место у воды — вокруг было много людей: вода в жаркую пору притягивает к себе путников сильнее, чем магнесийские камни[4] притягивают железо. Люди пили, умывались, поили своих ослов и мулов, просто лежали в тени у журчащей холодной воды, прячась от палящего солнца.
Аристотель и его спутники умылись, попили воды, потом вымыли ноги у желоба, из которого поили животных, присели в тени у колонны.
— Надо поесть, — сказал Тиманф. — Я принесу вина и хлеба.
— Где возьмешь? — спросил Аристотель.
— Здесь пахнет вином и хлебом, — ответил Тиманф. — Где-то рядом есть харчевня.
