— Но у меня нет сотенных.
— Как нет?! Ведь есть же старые казаки, есть офицеры войска Донского?
— Есть-то есть. Да молоды очень. Всё мне юнцы попались — пятнадцати да восемнадцати лет — все хорунжие, первый раз в полку.
— И ни одного старого?
— Есть один.
— Кто?
— А знаешь — есаул Зюзин.
— Ну, знаю. Где же он?
— Он при канцелярии.
— Напрасно. Его перёд строй. С хорунжими твоими дядьки из старых казаков наверное есть?
— Кажется, есть.
— Кажется... Я тебе говорю — наверное есть. Какой же отец, какая мать юношу-сына отпустит на войну без провожатого — старого, бывалого казака.
— Так толку-то что из этого?
— Как что? Неужели, «письменный» ты человек, не сообразил ещё?
— Эх, брат. Г олова кругом. С книгами-то много легче.
— Вот то-то оно и есть. Иной раз добычу возьмёшь, так не даром же? не зря? А за труды праведные — так полагаю?.. Ну, слушай: завтра дядек вместе попытаем, да у кого дядька поопытней, тем и сотни давай. В два месяца, да особенно коли война будет, не узнаёшь свою молодёжь — любо-дорого посмотреть будет.
— А обмундирование, а снаряжение?.. — оживая, спросил Каргин.
— И это придёт. Подожди. Вот нам водочку подали, вот и таранька, а после езды-то по этой гадости важно пьётся...
— Ну, на здоровье. Не обессудь на плохом угощенье.
— А что угощенье! Саме казачье. Водочка да рыбка, чего же ещё больше.
— Постой, и бараний бок с кашей подадут.
— Ну, чего ж лучше. Спасибо. А завтра чуть свет за работу. Не вру — доволен будешь и увидишь, как всё легко делать с этим народом. Да, брат! Казаки ведь — не солдаты! Понял ты-то аль нет?
После ужина Сипаев лёг на Сеннике, приготовленном для него, и заснул крепким, здоровым сном усталого, измаявшегося за день человека, а Каргин почти до утра ворочался на постелии думал он, что устроится его полк, и не верилось ему в возможность что-нибудь сделать с этим пьяным сбродом.
Чуть брезжил свет и станица спала крепким сном, когда по улице побежали урядники, а за ними и молодые безусые хорунжие, громко крича: «Которые люди Каргина полка, выходи, пешки, на майдан и становися в две линии».
Зашевелилась станица, потянулись люди по грязной дороге, и вскоре шестьсот человек стали в две шеренги на майдане против Москалёва кабака. Иные, не проспавшиеся после вчерашней выпивки казаки стали сзади, пряча всклокоченные волосы и опухшие лица за спинами товарищей односумов.
Хорунжие стали впереди, и сзади каждого, шагах в трёх, расположились пестуны — старые казаки с крестами за Браилов, Фридланд, финляндский поход и даже за Измаил. Сановито глядели суровые старцы, выпятив грудь, увешанную медалями, и зорко следили за панычами, чтобы всё у них было по форме и в аккурате.
