Гуси-лебеди | страница 48
- Куда? Мало тебе?
- Вернусь!
- Не ходи!
- Отстань!
Матрена вцепилась в подол:
- Трохим!
Обернулся он, долго стоял лицом к жене:
- Ты понимаешь меня?
- Ничего я не понимаю. Не ходи!
- Мокей-то убитый?.. Отец-то убитый?
- Пожалей, Трохим, не ходи!
Камень. Огромный камень, повешенный на шею. Жена, дети, борьба, революция. Жалость тянет назад, ненависть толкает вперед. Два огромных чувства. И оба, как клином, раскалывают сердце на две неравные половинки...
В избе у товарища Кочета сходка. Синьков порывисто сжимает кулаки, Пучок с Балалайкой принесли припрятанные дома патроны, Семен Мещерев - тупую кавалерийскую шашку, привезенную из города, Серафим - охотничье ружьишко, стрелявшее дробью. Весело в избе у товарища Кочета. Писарь Илюшка целится в Серафима, Серафим испуганно машет руками:
- Не балвай!
- Какой же ты большевик, ежели ружья боишься?
Ледунец стоит часовым у дверей. Брюхо голое, штаны порваны, лицо опечаленное.
- Эх, Трофим, Трофим!
Никто не знает, куда скрылся Федякин. Одни говорят - в Арбенино сбежал, другие указывают на Мостовое. Петунников стучит клюшкой по столу:
- Товарищи, нынче чехи в Самаре, завтра будут здесь. Что делать?
Синьков отвечает за всех:
- Драться будем! Из Заливанова десять человек, из Арбенина десять человек - сколько наберется?
- Правильно!
- А меня куда с хромой ногой? - спрашивает Петунников.
- Пули будешь лить.
Дрожит избенка от молодых голосов. Только Кондратий сидит на пороге - сутулый, неподвижный, с недобрым зеленым огнем в глазах, упорно долбит:
- Где попов эмназист?
- Зачем тебе?
- Жулик он! Не верю я ему. Вот настолько не верю - на ноготь. Ну, мы люди таковские, затертые мы люди, недаром и большевиками хотим заделаться, потому что приперло нас. А ему чего мало? Пищи не хватат?
Петунников обижается:
- Товарищ, так нельзя! Надо иметь основание.
- Ученый он.
- Я тоже ученый.
Кондратий поднимается во весь рост:
- Ты? Я и тебе скажу.
На площади он не разбирал, кого бил в порыве охватившей злости. Бегал за Сергеем, ударил Валерию, замахнулся на дедушку Павла, грыз зубами подмятого Матвея. Все стали злейшими врагами, на всех кипело затравленное сердце. Неведомая сила то перебрасывала к самостоятельным, то снова толкала в маленький лагерь Федякина. А когда младший Лизаров ударил его рычажком по шее, Кондратий несколько секунд стоял на площади, как бык с посаженным в шею ножом, припомнил старые обиды на богатых мужиков и домой вернулся с мыслью отомстить. Думал долго, упорно, но случилось так, что все обиды зашевелились против Сергея с учителем.