— Oui, ma chère chantez nous quelque chose! предписала и княгиня.
Чижевскій предложилъ опять свои услуги…
Она запѣла очень извѣстный, тогда еще новый, романсъ Гордиджіани: «О Santissima Vergine Maria!» Тихою, несложною модуляціею словно журчитъ сквозь слезы молитва бѣдной поселянки къ Пречистой Дѣвѣ Маріи. Она проситъ о своемъ Дженнаро, объ исцѣленіи ея «poverino,» ея опасно заболѣвшаго Дженнаро: «исцѣли его, Пресвятая, — и за то, обѣщаетъ она, я отдамъ тебѣ ту ленту что мнѣ подарила мама, и каждую субботу передъ Твоимъ Пречистымъ Ликомъ будетъ горѣть зажженная мною свѣча…»
Точно откуда-то сверху, изъ воздушныхъ пространствъ, несся нѣжный и трогательный какъ у ребенка, чистый какъ звонъ стекла голосъ Лины. Онъ не возбуждалъ восторговъ, не вызывалъ невольныхъ рукоплесканій… Но князь Ларіонъ, откинувшись головой въ спину своего дивана, едва переводилъ дыханье… Слезы туманили глаза Софьи Ивановны. Гундуровъ кусалъ себѣ губы до боли…
— Да, молитва, чистое… неземное… Это все ея!.. Другаго она не понимаетъ, — и не пойметъ… говорилъ онъ себѣ съ какимъ-то смѣшаннымъ чувствомъ благоговѣнія и печали, — нѣтъ, я не встрѣчалъ, да и есть-ли еще на свѣтѣ подобное созданье?… Она совсѣмъ особенная, непонятная… недосягаемая…
А Лина, допѣвъ свой романсъ, и ласково проговоривъ «спасибо» Чижевскому, поспѣшно отошла отъ фортепіано.
— Княжна, больше и не будетъ? сказалъ ей съ улыбкою Гундуровъ, мимо котораго она проходила.
— Ахъ, нѣтъ, пожалуста!..
Она слегка покраснѣла:
— А вы не любите пѣть?
— При другихъ — нѣтъ, не люблю…. Для чего?…
— Для того… началъ было онъ — и пріостановился… — Знаете-ли, княжна, о чемъ я думалъ, слушая ваше пѣніе? заговорилъ онъ опять съ какою-то самого его удивившею смѣлостью.
— Что я плохо пою? усмѣхнулась она въ отвѣтъ.
— Нѣтъ, и вы сами знаете что я этого не могъ думать… Я думалъ послѣ нашего разговора… Мнѣ представлялось, что васъ влечетъ какъ будто къ себѣ одно печальное въ жизни, а всѣ ея радости, ея свѣтлую сторону вы какъ бы намѣренно желаете обойти…
— Я… обойти? повторила она, и тихо опустилась въ кресло подлѣ него, — нѣтъ, я не святая… Но гдѣ онѣ, эти радости? задумчиво примолвила Лина.
— Въ осьмнадцать лѣтъ, и вы спрашиваете? воскликнулъ Гундуровъ…. Вы впрочемъ Джульеты не понимаете! замѣтилъ онъ съ нѣсколько натянутою улыбкою.
— Не понимаю? Она подняла и остановила на немъ свои никогда не улыбавшіеся глаза;- я вамъ этого не говорила…
Фортепіано зазвучало снова. Послышалась ритурнель извѣстнаго романса Глинки на слова Павлова:
