Еще ужин не был подан, когда в залу вошла просто одетая, бледная девушка с черными вьющимися волосами. При ее появлении в комнате к ней бросилась навстречу маленькая, худенькая девочка. Они обнялись и горячо поцеловались. Это были две сестры Прилежаевы. Катерина Александровна, поцеловав сестру, поздоровалась с помощницами.
— Котик, а я без вас так соскучилась! — воскликнула Марья Николаевна, целуя старшую Прилежаеву и оттопыривая свои поблекшие губы.
— Что так рано из гостей воротились? — спросила с гримасой Ольга Никифоровна.
— Я не в гостях была; ходила домой, к матери, — заметила Катерина Александровна, садясь около Марьи Николаевны.
Зубова окинула глазами ее наряд.
— А это платье совсем не идет к вам, милейшая Катерина Александровна, — проговорила она. — Вам бы нужно лиф попышнее делать: у вас плечи узенькие.
— Я не забочусь о том, идет или не идет ко мне мое платье: было бы чисто, — холодно ответила Катерина Александровна.
Она почти не поднимала глаз, устремленных с любовью на маленькую Дашу, сильно похудевшую и окончательно притихшую в приюте.
— Что ж, ведь одним лицом нельзя удивить! — продолжала Зубова.
— Мне некого удивлять, — промолвила Катерина Александровна, задумчиво лаская свою сестренку.
— Какая скромница! какая скромница! — громко засмеялась Ольга Никифоровна, придавая добродушное выражение куску мяса, носившему название лица.
Ольга Никифоровна отошла от Катерины Александровны и Марьи Николаевны.
— Успела уже обидеть вас, кисынька! Змея, просто змея! Не огорчайтесь, пупенька, — шепотом промолвила Марья Николаевна, горячо сжимая руку Катерины Александровны.
— Меня трудно огорчить, — спокойно сказала Катерина Александровна. — После того горя, которое я видела, я, право, и не чувствую всех этих мелких царапин.
— Вы ангел, божественная! — воскликнула Марья Николаевна и чмокнула Катерину Александровну в щеку. — У-у, кисенок!
Катерина Александровна рассеянным взглядом посмотрела на детей и молча продолжала ласкать свою сестренку, которая прижалась к ней, как маленькая птичка под крыло матери.
— Здорова ли ты, моя голубка? — тихо спросила Катерина Александровна. — Ты такая бледная.
— Я здорова, сестрица! — как-то уныло ответила Даша.
— Ты скажи мне, если у тебя что-нибудь болит, если тебе скучно…
— У меня ничего не болит, сестрица, — с убийственной, недетской покорностью ответила Даша.
Катерина Александровна тяжело вздохнула и задумалась.
— Вы, цыпенька, не можете себе представить, что здесь за жизнь идет! — шептала между тем Марья Николаевна. — Это ад, это ад! Здесь все притесняют, давят друг друга. Я, кажется, не смотрела бы ни на кого: так противны мне эти люди. У меня сил не хватает терпеть эту жизнь!
