Гиреева с упреком покачала головой и пошла в сопровождении своей молоденькой племянницы, девушки с херувимским личиком, по направлению к парадной лестнице.
— Несчастная, несчастная женщина! — тихо говорила старуха, спускаясь с лестницы. — Ты видела, как она истомлена? Как воск тает, как воск! А сынок, а муж доматывают ее последние деньги и еще смеют говорить, что она их разоряет! И ведь говорила я ей, что Дмитрий негодяй, что ей не замуж нужно было идти, а жить на пользу ближних…
Залы в доме Белокопытовых начинали пустеть; у подъезда слышались крики лакеев, шум отъезжающих экипажей, быстрые звуки голосов:
— Вы завтра в опере?
— Ты едешь на пикник?
— Я заеду за тобой.
Хозяйка дома между тем ходила по комнатам и осматривала свечи.
— Завтра не ставь новых; эти еще могут прогореть, — говорила она лакею. — Ты запер фрукты? Дюшес надо обернуть бумагою.
Лакей хмуро слушал распоряжения и отвечал односложным: «Слушаю-с».
— Попроси ко мне Дмитрия Васильевича, — приказала наконец графиня, сделав необходимые распоряжения.
— Граф уже изволили уехать, — ответил лакей.
— Как уехал? Разве был заложен экипаж?
— Точно так.
— Куда же?
— Не изволили сказывать, — усмехнулся едва заметной нахальной улыбкой лакей.
Графиня растерянно посмотрела куда-то в сторону и тихо проговорила:
— Ну, так Алексея Дмитриевича попроси…
— Сейчас справлюсь. Они тоже изволили приказывать подавать сани, — ответил лакей.
В эту минуту мимо отворенных дверей мелькнула фигура Алексея Дмитриевича.
— Алексей! — позвала его мать.
— Извините, меня ждут! — послышался ответ сына.
— Ты мне нужен на несколько минут, — проговорила мать, но сын, не слушая ее слов, быстро спустился с лестницы и исчез.
По губам лакея опять скользнула усмешка.
Графиня сделала несколько торопливых шагов по направлению к парадной лестнице, потом вдруг повернулась назад и скороговоркой резко сказала лакею:
— Гаси свечи!
Она торопливо направилась в свою спальню. Ее лицо было более обыкновенного желто и измучено. Она вошла в свою спальню, зажгла восковую свечу, прилепила ее к полу и стала на колени. Ее желтое лицо выглядело болезненно, глаза уже не блуждали теперь, но сосредоточенно смотрели на образа, сверкавшие в углу золотом, бриллиантами и изумрудами. В этих глазах было выражение испуга, недоумения и какой-то напряженной, неразрешимой думы.
— Господи, спаси нас! — шептали ее бледные уста. — Не допусти нас погибнуть!.. Отврати гнев свой!.. Господи, прости забывших тебя!..
