— Несчастный старикъ! Поддался вліянію глупой бабы, разорился, оглупѣлъ, дошелъ до маніи, что онъ боленъ, — говорилъ Петръ Васильевичъ. — Я бы проучилъ эту бабу. Пятьдесятъ лѣтъ провалялась на печи, жила на чужой шеѣ, пальца о палецъ не стукнула. И гдѣ, кромѣ Россіи, можетъ просуществовать такой паразитъ, какъ она? И вѣдь находились же дураки, которые всю жизнь поддерживали ее. Просто удивляться нужно нашей россійской глупости, нашему благодушію!..
Но переписка дяди и племянника дѣлалась все рѣже, дѣла Петра Васильевича по службѣ становились все сложнѣе, онъ дѣлался все солиднѣе и, наконецъ, изъ него выработался типъ истаго директора департамента. Невозмутимый, гладко выбритый, съ красивыми бакенбардами, серьезный по виду, онъ занимался теперь общественною службою и уже не волновался разными мелочами въ родѣ того, что какой-то его дядя одурѣлъ подъ вліяніемъ глупой бабы. Дѣйствительный статскій совѣтникъ Петръ Васильевичъ Дерюгинъ-Смирницкій даже вовсе забылъ, что у него есть гдѣ-то на Руси какой-то дядя.
* * *
Былъ одинъ изъ праздничныхъ дней, когда Петръ Васильевичъ имѣлъ обыкновеніе дѣлать визиты къ своимъ высокопоставленнымъ друзьямъ и пріятелямъ. Онъ довольно долго просидѣлъ у зеркала, подправляя бакенбарды, повязывая галстукъ и причесывая волосы на головѣ такъ, чтобы скрыть маленькую лысину въ пятакъ на затылкѣ. Смотрясь въ зеркало, онъ замѣтилъ въ волосахъ на вискахъ пару сѣдыхъ волосъ, поморщился и началъ вылавливать ихъ, чтобы выдернуть этихъ предательскихъ вѣстниковъ приближавшейся старости. Довольно долго ускользали они изъ-подъ его пальцевъ, наконецъ онъ захватилъ ихъ и сталъ отдѣлять отъ нихъ попавшіеся подъ руку не сѣдые волоса, не желая лишать голову этого украшенія. Занятіе подвигалось впередъ медлевно и такъ поглотило все вниманіе Петра Васильевича, что онъ не замѣтилъ вошедшаго въ комнату лакея.
— Тетушка вашего превосходительства изволили пожаловать, — доложилъ лакей.
— Что? — крикнулъ Петръ Васильевичъ и выдернулъ изъ головы штукъ пять зажатыхъ между пальцами волосъ.
Лакей повторилъ докладъ.
— Какъ тетушка? Откуда? Нѣтъ у меня…
Но Петръ Васильевичъ не кончилъ. Въ комнату торопливыми шагами вошла высокая, толстая старуха и бросилась къ нему со словами:
— Вотъ онъ, мой голубчикъ, дорогой мой!
Петръ Васильевичъ не успѣлъ еще опомниться, какъ его уже сжимала въ объятіяхъ Аглая Ивановна, измявъ ему и воротнички, и грудь крахмальной рубашки.
— Благодѣтель ты мой, одинъ ты у меня остался, никого больше нѣтъ у меня, у сироты! — говорила она, цѣлуя его и орошая слезами его модный жилетъ.
