— To-есть, какъ это танцуете? — спросилъ я.
— А такъ: тру-ля-ля, тру-ля-ля! — нахальнымъ тономъ пропѣлъ онъ, заложивъ пальцы за проймы жилета и принимая позу канканера. — Полно горевать! Плюю я на горе! Молодъ, значить, и веселись!
Отъ него несло водкой. Я поспѣшилъ за своими пріятелями въ другую комнату, куда уже намъ подали чай.
— Что, этотъ господинъ часто бываетъ у васъ здѣсь? — спросилъ я слугу.
— Да почитай, что кажинный день, — отвѣчалъ онъ. — День здѣсь, вечеръ въ Шато-де-флёрѣ, а потомъ…
Половой засмѣялся.
— Все съ женскимъ поломъ хороводятся!
— Еще, вѣрно, не все пропилъ или служитъ гдѣ-нибудь? — спросилъ я.
— Извѣстно-съ, канканъ пляшутъ, этимъ и кормятся. Господа очень одобряютъ и награждаютъ. Со многими даже на дружеской ногѣ изъ настоящихъ господъ. Ну, тоже и женскій полъ къ нимъ пристрастны, потому человѣкъ оне еще въ силѣ, самыхъ, то-есть, надлежащихъ лѣтъ. Только хмелемъ ужъ очень шибко зашибаются. Иной разъ сами свою пользу отъ себя теряютъ. А то дѣло ихъ выгорѣло бы…
Слуга еще долго распространялся о новой профессіи Перцова, какъ о серьезномъ и выгодномъ занятіи, приводя въ подтвериденіе своего мнѣнія доводы въ родѣ того, что Перцовъ всѣмъ пользуется даромъ и, даже совсѣмъ напротивъ, ему же платятъ за то, что онъ всѣмъ пользуется.
— Вотъ ужъ можно сказать и пьянъ, и сытъ, и всячески ублажаемъ на чужой счетъ, — продолжалъ слуга. — Такъ нѣтъ, мало, напьется иной разъ такъ отъ себя, что все спуститъ, изваляется, образа человѣческаго не имѣетъ. Ну, а, конечно, ни господамъ, ни женскому полу это не нравятся, гоняютъ тоже. Такъ-то вотъ ужъ которое время колесомъ это у него все идетъ, то кверху, то книзу, одно слово — фортуна. А все отъ необузданности, потому человѣкъ тоже узды требуетъ, чтобы по своей колеѣ идти и все въ мѣру дѣлать.
* * *
Еще разъ, очень недавно, промелькнулъ передо мной этотъ бездѣльникъ. Онъ уже служилъ фактотумомъ и жилъ на иждивеніи у одной пожилой женщины, промышлявшей въ столицѣ однимъ изъ самыхъ позорныхъ занятій. Я его встрѣтилъ у Бореля, наряднаго, развязнаго, наглаго и потолстѣвшаго. Онъ пилъ какой-то ликеръ въ обществѣ одного юнца изъ нашей золотой молодежи и говорилъ громко:
— Вы не безпокойтесь! Я обдѣлаю это дѣльце! Отъ нашихъ рукъ ужъ не уйдетъ! Днемъ позже, днемъ раньше, а завербуемъ.
Говорятъ, онъ обдѣлываетъ, ничего не дѣлая, катаясь на рысакахъ и попивая дорогія вина на чужой счетъ, тысячныя комиссіи.
