— Ну, на кого тоже нападутъ!
Хозяинъ подходилъ и угощалъ гостей. Эти люди, чинные, скучающіе и безмолвные въ началѣ вечера, были теперь неузнаваемы: они и веселились, и шумѣли, и даже были красны, точно это были не тѣ гемороидальныя, золотушныя, малокровныя, чахоточныя лица, которыя явились сюда въ восемь часовъ вечера.
— Ну, ужъ и баня же у васъ! — проговорилъ вслухъ какой-то господинъ съ орденомъ въ петлицѣ.
Раздался хохотъ, начались остроты и шутки насчетъ бани, пошли въ ходъ двусмысленности, скабрезности; сальныя натуры развернулись вполнѣ, разливая цѣлый потокъ циничныхъ намековъ, остротъ и шутокъ. Какой-то гвардейскій офицеръ, наклоняясь къ одной изъ дочерей хозяевъ, говорилъ:
— Теперь бы на тройкѣ покататься!
— Ахъ, нѣтъ, мамаша не пуститъ, поздно!
— Но я, Марья Александровна, смѣю разсчитывать въ другой разъ?
— Спросите мамашу, если отпуститъ.
— Я пріѣду, и мы штурмомъ возьмемъ крѣпость!
Онъ понизилъ голосъ и началъ что-то нашептывать. Дѣвушка потупилась и перебирала кончикъ вѣера.
— Ахъ, я не вѣрю вамъ! — шептала она.
— Честное слово!
Бутылки были всѣ опорожнены, и водка, и пиво, и иностранныя вина отъ Денвера, и русскія вина отъ Воронцова были допиты. Кто-то изъ гостей безцеремонно перебирать всѣ бутылки, чтобы выпить еще послѣднюю рюмку, и держалъ каждую бутылку противъ свѣта, отыскивая въ ней хотя каплю влаги.
— Послѣдній контрдансъ! — крикнулъ дирижеръ танцевъ. — Ла дерньеръ авекъ галопъ!
Опять всѣ зашумѣли стульями, раздались поцѣлуи съ хозяевами, задвигалась масса, дамы подбирали подолы, чтобы не выпачкать платьевъ о пролитое вино и пиво, объ оброненные куски жаренаго гуся, о растаявшее на полу упавшее съ ложекъ мороженое. Хаосъ, толкотня, грязь, все это царило въ столовой. Къ залѣ уже снова слышалась музыка и вертѣлись пары. Вздремнувшая во время ужина таперша, въ перекрашенномъ черномъ платьѣ, въ большихъ очкахъ, съ красными рабочими руками, должно-быть, когда-то отмороженными, барабанила съ новою силою по клавишамъ разстроеннаго фортепіано.
Когда всѣ уѣхали и я ушелъ въ свою комнату, я не узналъ ея: табачный дымъ, окурки сигаръ и папиросъ, запахъ гари и селедокъ, оброненныхъ здѣсь во время закуски, слѣды грязныхъ ногъ, все это было неприглядно, напоминало кабакъ. Успокоиться и улечься я не могъ долго: хозяйка бѣгала, подсучивъ платье, и тушила свѣчи, обирала огарки, считала колоды картъ, мелки, щеточки; въ кухнѣ считали посуду, приборы ножей, вилокъ и ложекъ, салфетки. Все это было наполовину занято у сосѣднихъ жильцовъ, у знакомыхъ, у какого-то кухмистера. Барышни, уставшія и опустившіяся, раскалывали банты, цвѣты, не обращая никакого вниманія на меня.
