— Какъ же, какъ же! Дѣлали, всего нашили! Нѣтъ, а ты вотъ скажи Катѣ: вѣдь ей не идутъ пунсовыя розы? Правда? А?
— Душка, душка, тебѣ нужно изъ васильковъ сдѣлать вѣнокъ!
— А я вотъ хочу пунсовыя розы надѣвать и надѣваю.
— Нѣтъ, а ты слышала новый вальсъ?
— Какой?
— А вотъ я тебѣ сыграю!
И опять началась музыка, прерываемая разговорами, началось пѣніе, обрываемое на полусловѣ восклицаніями, хохотомъ и поцѣлуями.
— Чай будете еще пить? — спросила меня вошедшая служанка. — Или кофе заварить?
— Что это у васъ всегда такой гамъ? — спросилъ я ее, не отвѣчая на ея вопросъ.
— Какой гамъ? — спросила она.
— Да вотъ это пѣніе, эта музыка, — отвѣтилъ я.
— Это барышни! Извѣстно, что-жъ имъ больше дѣлать, — отвѣтила она. — Вотъ вечеромъ притихнутъ, въ клубъ поѣдутъ.
И точно, въ восемь часовъ вечера въ квартирѣ воцарилась мертвая тишина: и барышни, и хозяйка квартиры, и ея мужъ уѣхали въ клубъ.
— Аннушка! — крикнулъ я служанкѣ.
Отвѣта не послѣдовало. Я крикнулъ еще — опять нѣтъ отвѣта. Я рѣшился пройти въ кухню, въ кухнѣ ни души. Походилъ я по пустой квартирѣ съ полчаса, вернулся въ свою комнату, пообождалъ немного и снова вошелъ въ кухню. Аннушка уже вернулась.
— А я васъ звалъ, звалъ, — сказалъ я. — Куда вы пропадали!
— На лѣстницѣ съ товарками сидѣла, — отвѣтила она. — Извѣстно, господъ нѣтъ, дѣлать нечего дома.
Она была какъ-будто смущена. Я взглянулъ на нее и увидалъ, что она старается заслонить солдатскій киверъ.
— Что это у васъ гости? — спросилъ я, улыбаясь.
Она потупилась и пробормотала:
— Знакомый-съ…
— Поставьте самоваръ! — сказалъ я съ невольнымъ смѣхомъ.
— Слушаю-съ!..
Черезъ четверть часа самоваръ былъ поданъ.
— Вы не говорите-съ хозяевамъ-то, — застѣнчиво сказала она.
— Чего? — спросилъ я.
— Да вотъ что у меня гости-съ, — пояснила Аннушка и лукаво улыбнулась. — Извѣстно-съ, дома никого нѣтъ, ну, и скучно одной-съ…
— Э, полноте, мнѣ-то что за дѣло! — сказалъ я.
— Тоже знаете, они все въ клубъ, да въ клубъ, ажно страшно всю ночь одной въ этакой квартирѣ… Вы не подумайте чего, онъ вѣдь на мнѣ жениться хочетъ!..
— Ну, и помогай вамъ Богъ! — проговорилъ я, смѣясь.
* * *
И пошла моя жизнь по-новому въ этомъ новомъ помѣщеніи. Утромъ я выходилъ изъ себя отъ звуковъ музыки и пѣнія, вечеромъ я оставался въ гробовой тишинѣ, боясь войти въ кухню, чтобы не помѣшать tête-à-tête Аннушки и ея тѣлохранителя. Мало-по-малу, Аннушка начала цѣнить мою скромность и понемногу посвятила меня въ тайны квартирохозяевъ.
