— Нет, папа, не знаю, — простодушно покачала головой Груня.
— Не знаешь? — плутовато подмигнул отец. — Ну-ка, угадай!
— Право, придумать не могу…
— Наш молодой друг предлагает тебе свою руку, — торжественно объявил Кряжов и сделал такие испытующие глаза, как будто он действительно мог угадать, какое впечатление произведут эти слова на его дочь.
— Мне, папа, еще рано выходить замуж, — просто ответила дочь и прибавила: — мне так хорошо жить с тобою.
— Ну, голубка, вечно со мною нельзя жить, — заметил глубокомысленно отец. — Да я и стар, и слаб становлюсь. Ты не знаешь, а я чувствую, что мне уже недолго таскать ноги…
— Перестань, папа, что за мысли! — воскликнула дочь в волнении. — Не смей говорить о смерти! Слышишь, я не хочу этого слышать! — бросилась она целовать отца со слезами на глазах и улыбкой на губах.
— Ну, полно! — обнял ее отец. — Взволновалась ты… Ведь не сейчас же я умру. А что я стареюсь, так тут и удивляться нечему: нужно же когда-нибудь и костям дать покой… Таков закон природы, ласточка. Против него ничего не поделаешь… Да, да, голубка, а хорошо бы и мне еще внучат понянчить. Опять бы ребятишки вокруг меня завозились, ползали бы, как ты вот ползала… Славное это было время, Груня! Вспомнилось бы оно мне снова… Я чувствую, что ведь я помолодел бы; жизни мне на десять лет прибавилось бы… А то мы с тобою вот затворились совсем, детского смеха не слышим, день за день как в монастыре проводим… Это плохая жизнь. Нам оживиться надо, встрепенуться надо, чтобы около нас молодые силы кипели, чтобы твое бледненькое личико зарумянилось…
Старик оживился. Груня задумчиво слушала его и не говорила ни слова, в ее голове вертелись роковые слова отца: «Это мне на десять лет жизни прибавило бы».
— Но, может быть, ты его не любишь? — вдруг спросил Кряжов у дочери и снова взглянул на нее испытующими глазами.
— Я никого не люблю, папа, — бессознательно ответила она, не выходя из своего раздумья.
— Что это за ответ? — покачал головою отец. — Так ты и меня не любишь, не любишь и Павла?..
При последнем имени лицо Груни покрылось ярким румянцем. Ни она, ни старик не заметили этого.
— Полно, папа. Ты знаешь, что я вас всех люблю, — сказала как-то печально дочь. — Я не то хотела сказать… Я и Алексея люблю…
— Ну, вот видишь ли, ты и его любишь, а говоришь, что не любишь никого, — радостно поторопился перебить ее отец.
— Я не умею, папа, этого высказать тебе, — сделала нетерпеливый жест рукою Груня, досадуя на себя. — Но знаешь ли, я слышала… читала в книгах… что если человек любит кого-нибудь, то ночей не спит, думая все о милом, готов идти на край света, далеко-далеко, — показала рукой Груня куда-то вдаль, — рад душу отдать за милое существо…
