От самолета остался лишь искореженный фюзеляж без мотора и крыльев. Хвостовое оперение, фонарь кабины и фанерная обшивка «яка» разлетелись на мелкие части. Сохранились, по существу, только рама фюзеляжа из железных труб да кабина с приборной доской. Привязные ремни выдержали, не оборвались, и я повис на них головой вниз. Через несколько минут к месту падения самолета прибежали техники и курсанты, приподняли раму фюзеляжа, отрезали привязные ремни и извлекли меня из кабины без сознания. Лицо и руки были в крови, смешанной с землей и моторным маслом.
Все, кому довелось наблюдать за падением самолета, не верили тому, что я мог остаться живым. Но действительно случилось чудо: мое сердце билось. Некоторые утверждали, что спасли привязные ремни, пытались делать и другие предположения, и лишь потом, стало известно, что спасли меня случайные совпадения. Во-первых, уцелевшая плоскость крыла значительно смягчила удар о землю, во-вторых, в перевернутом положении кабина самолета оказалась над придорожной канавой. Не будь этой канавы, я бы, скорее всего, разбил голову. Ну и в-третьих, при ударе о землю мотор оторвался и улетел далеко вперед. Все ждали, что вытекающий из баков бензин вспыхнет, но, к счастью, этого не случилось. Не было мотора, не было и источника воспламенения.
После такой аварии мало кто верил, что я выживу. Даже командир первого запасного авиаполка полковник М. Смиренский при встрече с летчиками сказал:
- Это невероятно, но факт: Воронов был на волоске от гибели.
После рассказов товарищей и очевидцев я стал вспоминать детали, анализировать причины происшествия в не мог найти ответа на мучившие меня вопросы: «Почему я не увидел того домика перед взлетом? Почему не избежал столкновения?» Не давала покоя и другая мысль:
«Буду ли я летать после этого происшествия?» Познав радость полета впервые на самолете У-2 в мае 1941 года в Ленинградском аэроклубе на аэродроме Горская, пройдя испытания голодом и холодом зимой 1941-1942 годов в деревне Чепчуги под Казанью, куда был эвакуирован аэроклуб, почувствовав и полюбив самолет-истребитель во время учебы в запасном авиаполку, я и не мыслил судьбы другой, без полетов. Весь, своим разумом и всеми чувствами, был предан авиации. Мечтал о тех днях, когда закончу училище и попаду на фронт, мечтал отомстить ненавистным фашистам за смерть отца, за тяжкие муки матери и невесты в блокадном Ленинграде, за слезы, горе и кровь советских людей. Я понял, что эти мечты после аварии оказались под угрозой. Меня могли обвинить в непредусмотрительности при выполнении взлета, могли не допустить к полетам врачи, имея веские доказательства: кроме физических травм, я несколько раз терял сознание.
