Я даже опешил. Меня охватило глупое чувство разочарования, словно оказалось, что я ломлюсь в открытую дверь. Кроме того, я испытывал большую неловкость — неловкость из-за того, что так сильно был смущен Фрэнсис, из-за того, что от смущения он держался со мной так неестественно и натянуто.
— Что же ты собираешься делать? — спросил я.
— Уже сделал.
— Что именно?
— Я только что разослал вот это. Перед тем как ехать к тебе.
«Это» был размноженный на мимеографе меморандум, в левом верхнем углу которого стояло: «Совершенно секретно. Всем членам совета колледжа». Далее следовало:
«Я внимательно изучил новые данные, относящиеся к диссертации и статьям Д.-Дж. Говарда, а также тетради покойного Ч. Дж. Б. Пелэрета, чл. Королевского общества. По моему мнению, доктор Скэффингтон прав, настаивая на том, что некоторые обстоятельства этого дела требуют разъяснения. Полагаю, что члены совета должны в срочном порядке просить суд старейшин назначить безотлагательный пересмотр этого дела. Ф.-Е. Г. 19 февраля 1954 г.»
Меморандум — я знал — будет доставлен членам совета колледжа с Посыльным. Многие из них получат его еще утром, остальные же до конца дня.
— Во всяком случае, — заметил я, — нужное для пересмотра дела большинство будет теперь обеспечено.
— Надеюсь, — сказал Фрэнсис.
— Стопроцентной уверенности в правоте Говарда ты, как я посмотрю, не высказываешь?
— Пока что с меня и этого достаточно.
Молча мы прошли к лужайке, расположенной в конце сада у самой ограды. Сбоку в теплице пламенели великолепные гвоздики, особенно яркие на фоне зелени и серого утреннего тумана. Внезапно Фрэнсис нарушил молчание. Сдавленным от злости голосом он сказал:
— Этот самый Говард, должно быть, дурак, каких мало!
Я спросил, что он еще выкинул. Фрэнсис, не обращая на мой вопрос внимания, продолжал:
— Мне хочется, чтобы ты уяснил себе одно. Он — и больше никто — виноват в том, что мы очутились в таком идиотском положении. Я хочу сказать, что даже у новичка в науке хватило бы мозгов не принимать на веру опыты старика. Уму непостижимо, чтобы человек, работающий в той же отрасли, мог принять их безо всякой проверки. Если Говард невиновен — а этому я склонен верить, — то он, по-видимому, побивает все рекорды в глупости. И должен сказать, что глупость иногда кажется мне гораздо более тяжким грехом, чем подлость.
Мы повернули по лужайке назад. Фрэнсис снова прервал молчанье:
— Прежде всего, его вообще не нужно было избирать.
