— Здесь можно будет поговорить? — спросил Мартин.
— А собственно, почему бы нет?
Мартин уселся за одну из парт первого ряда.
— Боюсь, что ничего нового пока что сообщить вам я не могу, — начал он.
— Зачем же я тогда вам понадобился?
— Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
— Мне уже осточертело без конца повторять вещи, которые известны вам не хуже, чем мне, — сказал Говард, не глядя на Мартина, устремив взгляд в темнеющее за окном пространство.
— Главным образом это нужно мне, — сказал я.
— Мне не совсем ясно, какую роль играете здесь вы?
— Может, лучше вам объяснит это сам Люис, — сказал Мартин, посмотрев на меня.
— Да тут нечего и объяснять, — сказал я. — Я считаю, что в этой истории вы правы, и хотел сказать вам об этом. Мне очень неприятно, что я сомневался прежде. Если притом, как дела обстоят сейчас, я могу оказаться полезным, то я с удовольствием сделаю все, что в моих силах.
Говард бросил на меня мимолетный взгляд и снова отвел глаза. Затем он сказал:
— Надеюсь, вы не ждете, что я начну рассыпаться в благодарностях?
Не скажу, чтобы я был обидчив, но Говард обладал удивительным талантом задевать меня за живое. Вмешался Мартин:
— Бросьте, Дональд! — он говорил твердо, но дружески. — Мало нам и без того всяких трудностей!
Говард, который стоял отвернувшись, взглянул прямо на нас, но затем опустил голову и стал пристально смотреть себе на ботинки.
— Как бы то ни было, — возразил он, не считая нужным сказать что-нибудь примирительное, — как бы то ни было, я просто не вижу, что, собственно, вы можете сделать?
Он обращался ко мне, поэтому я ответил:
— Кое с кем из этих людей я знаком давно. Завтра утром я увижусь с Фрэнсисом Гетлифом. Мне кажется, что толк из этого выйти может.
— Так уж и может!
— Очень рад, что ты это сделаешь… — начал Мартин, но Говард опять прервал его:
— Я не вижу, зачем нужно вести какие-то разговоры с этой публикой. Все факты изложены на бумаге. Читать ведь они умеют? Ну вот, пусть и разбираются.
Любопытнее всего было то, что, хотя слова его звучали грубо и говорил он мрачно, в душе он был полон надежды. И это отнюдь не были случайные проблески надежды, свойственные каждому попавшему в беду человеку. Нет, это была непоколебимая уверенность, не оставлявшая его с самого начала. Каким-то образом в нем сочетались подозрительная недоверчивость и детский оптимизм.
Мартин начал расспрашивать его о пропавшей фотографии. Для них обоих это, по-видимому, было повторением пройденного, я же узнавал кое-что новое. Итак, значит, Говард не имеет понятия, когда Пелэрет мог сделать эту фотографию? И никогда не видел фотографии, к которой могла относиться та подпись внизу в тетради? Недурно было бы, если бы он все-таки напрягся и припомнил что-нибудь вразумительное.
