— Что ж, пожалуй, ничего больше пока что не придумаешь.
И продолжал все в том же тоне, указывавшем на то, что аудиенция закончена, но медленно, словно подбирая слова:
— Мой вам совет, — теперь он обратился к Скэффингтону, — напуститесь-ка вы как следует на Найтингэйла и посмотрите, не сможете ли вы вместе разрешить вопросы, которые все еще висят в воздухе. Самое лучшее — это если бы вы с ним смогли сообща представить доклад. Чрезвычайно важно, чтобы вы двое договорились до чего-то. И тогда, я уверен, почти все мы примем вашу рекомендацию, независимо от того, посоветуете ли вы оставить все без изменений или предпринять какие-то шаги. По правде говоря, я уверен, что это единственный выход, который может удовлетворить как вас самих, так и всех нас.
— А вы думаете, это возможно? — резко спросил Мартин, впервые заговоривший с такой настойчивостью.
— Этого уж я сказать не могу.
Фрэнсис снова углубился в свои мысли. Мартин встал и начал прощаться. Он понимал, что разговор этот ничего не дает и что было бы ошибкой добиваться чего-то от Фрэнсиса на этот раз. Но Скэффингтон, хотя он тоже встал, еще не сдавался. Нетерпеливым, огорченным тоном он сказал Фрэнсису:
— Вы сказали, что я могу еще изменить свое мнение. Неужели вы серьезно думаете, что это возможно? Неужели вы серьезно думаете, что теперь, после того как через мои руки прошли эти новые данные, я могу изменить свое мнение? Если вы считаете это возможным, почему бы вам самому не взглянуть на них?
— Нет, — ответил Фрэнсис, — я и без того слишком занят.
Его ответ прозвучал холодно. Открывая нам дверь, он сказал Скэффингтону, словно желая сгладить впечатление от отказа:
— Дело в том, что мои новые опыты отнимают у меня все время. Но если вы с Найтингэйлом составите доклад — сообща или каждый в отдельности, — я с удовольствием просмотрю его.
Глава XI. Всматриваясь в темноту
Вечером, после того как мы вернулись к себе в Лондон и дети улеглись спать, Маргарет сказала, что ей хотелось бы написать Лауре Говард. Так же как и Скэффингтону тогда, в рождественский вечер, ей не терпелось дать знать им, что она на их стороне.
— Ты ничего не будешь иметь против? — спросила она, глядя на меня ясными, безмятежными глазами. Она никогда не сделала бы ничего, что могло хоть как-то повредить мне, но видно было, что у нее чешутся руки, — она просто не находила себе места от нетерпения. Она была самой порывистой из нас…
— Мне кажется, не стоит откладывать это письмо в долгий ящик, — говорила в раздумье Маргарет, как будто разговор шел о нескольких неделях, а сама неуклонно, точно сомнамбула, пододвигалась все ближе к своей пишущей машинке.
