— Вы что, в пропаганду пустились? — отозвался Кларк.
— Должен сказать, — прервал его Гетлиф, — что я еще никогда не видел такого безобразного подхода к делу.
— Что вы подразумеваете под безобразным подходом? — с улыбкой спросил Найтингэйл, лучше других владевший собой.
— Вы что, действительно считаете, что можете навязать нам это решение без объяснений? — сказал один из ученых.
— А вы что, действительно считаете, что суд не взвесил всех обстоятельств дела самым тщательным образом? — спрашивал Кларк.
— Разве у вас есть более точные сведения, чем у нас, как именно они там взвешивали?
— Я полностью доверяю им, — ответил Кларк.
— Интересно знать, почему?
— Извините, — возразил Кларк, — но это звучит довольно-таки по-детски. На мой взгляд, у нас есть все основания считать, что суд старейшин этого колледжа достоин доверия и отвечает за свои поступки, во всяком случае, в неменьшей степени, чем вы сами.
Постояв около ссорящихся с не свойственным ему нерешительным и беспомощным видом, Льюк спросил:
— В чем дело?
— Вы, Льюк, не член совета колледжа, и, ей-богу, не знаю, имеем ли мы право открыть вам все… — начал было Найтингэйл.
— А, бросьте, Алек! — перебил его Льюк. — Это что — дело, о котором мы говорили с Кроуфордом дня два тому назад?..
— Полагаю, что когда-нибудь вы все равно об этом узнаете, — сказал Найтингэйл. — Старейшины разбирали апелляционную жалобу, поступившую от некоего Говарда. Мы только что уведомили членов совета колледжа, что жалоба эта была отклонена.
Льюк посмотрел на окружавшие его сердитые лица.
— Ну что ж, — сказал он, — дай бог, чтобы вы тут не сделали ошибки.
Странно было видеть его в таком замешательстве. Он, верно, забыл, — если вообще когда-нибудь обращал внимание на это, — как бурно и неприкрыто проявляются иногда страсти в таком вот замкнутом кругу людей. За пятнадцать лет он привык к научным проблемам государственного масштаба. Не раз в его присутствии решались вопросы огромной важности, и по меньшей мере дважды решения огромной важности принимались по его настоянию. Он нередко оказывался в самом центре политических страстей, но то была политика государственная, контролируемая сверху, и при обсуждении ее приходилось припрятывать личные чувства: неприязнь, антагонизм, честолюбие. По существу она мало чем отличалась от внутренней политики колледжа, но в одном отношении разница тут была — Льюк только забыл, как велика она, — разница в откровенности и резкости, с какой обсуждалась в колледже эта политика. Забавно, что с точки зрения личных конфликтов переход от государственных дел к делам колледжским означал прежде всего то, что вы становились мишенью всевозможных нападок.
