— Уверены ли вы в том, что выражаете желание большинства? — спросил Мартин.
— Да!
— Не хочу заниматься подсчетом голосов, — продолжал Мартин в тон Брауну, — но должен заметить, что из девятнадцати членов девять придерживаются обратного мнения.
— Вы уверены в этой цифре, Мартин? — спросил Кроуфорд.
— Из девятнадцати членов девять выразили желание голосовать за пересмотр.
— Признаться, я предпочел бы, — сказал Кроуфорд, — чтобы перевес на той или иной стороне был более определенным.
— Я готов согласиться с тем, что названная Мартином цифра правильна, — сказал Браун. Еще бы не согласился, думал я. Оба они знали друг другу цену, знали каждый голос, каждое очко. — Но уверен, что и он согласится со мной, если я скажу, что в число этих девяти не входит — за исключением Гетлифа и его самого — никто из наших старших и наиболее уважаемых членов.
— Совершенно верно, — ответил Мартин. Преувеличивать свои возможности он не собирался.
— Во всяком случае, — заметил Кроуфорд, — для всех заинтересованных было бы гораздо приятнее, если бы разрыв между этими двумя цифрами был более ощутим.
Снова мы с Мартином переглянулись и убедились в том, что мысль наша работает параллельно. Пора было кончать. Прежде чем Браун успел открыть рот, в разговор вступил я и сказал, что на них надвигается еще одна неприятность иного характера, и пояснил, что старый Гэй спрашивал моего совета, как возбудить судебное дело против колледжа.
Кроуфорд не усмотрел в этом ничего забавного. Он пошел к шкафу и достал копию устава. Он показал нам параграф, согласно которому совет колледжа должен был официально принять резолюцию, признающую Гэя неспособным занимать место в суде старейшин. Как выяснилось, подобного случая не было за всю историю колледжа. Поэтому они — не только ректор, но и Браун и Уинслоу — ездили к нему и писали ему письма по этому поводу надеясь, что он оставит свое место добровольно. Он особенно не протестовал; раза два он даже выразил в разговоре согласие, но со старческой хитростью, указывающей отнюдь не та дряхлость ума, а скорее на его живость, ни разу не подтвердил своего согласия письменно.
Мне казалось, что, по мнению Брауна, ректор тут не то сплоховал, не то снебрежничал. Когда Кроуфорд спросил меня о юридической стороне дела, я ответил, что особенно беспокоиться им не о чем. Какое-то время я смогу помочь им держать старика в рамках. Если он обратится к своим поверенным, они, безусловно, не дадут ему затевать это дело. Он мог, конечно, связаться с какой-нибудь недобросовестной адвокатской конторой, если бы у него хватило пороху, но я просто не представлял себе, чтобы человек девяноста четырех лет — пусть даже сам Гэй — мог бы затаить против кого-то злобу на такой долгий срок.
