Упреждение | страница 70
– Нет! – зашумели все. – Пусть санитарка расскажет, ее очередь!
– Ни хрена она вам не расскажет, уже двенадцать ночи. Сдавайте ей ваши «утки», – отрезала медсестра. – Писатель, как вам моя история?
Вопрос застал меня врасплох, но я нашелся и сказал, как все писатели в таких случаях:
– Круто, конечно. Я должен подумать…
Все опять зашумели:
– Антон! Скажи ей: такой конец вечера никуда не годится! Начало было романтическое, а конец хреновый. Как мы спать будем после такого конца?
– Минутку! – сказал я. – Диана, можно мне очень коротко?
– Ну, если коротко, – смилостивилась она.
Но если вы думаете, что теперь я рассказал им о своей Алене, вы ошибаетесь. Как я мог здесь, посреди войны, рассказать, что моя любимая прилетает ко мне из 2034 года?! И что мы с ней вдвоем летали в Москву 1968 года, побывали в Пролетарском суде на процессе диссидентов, которые вышли на Лобное место с плакатами «Руки прочь от Чехословакии!», а потом… В холодной электричке по дороге в Болшевский Дом творчества кинематографистов Алена простудилась, и там, в этом Доме, я, за неимением лекарств, растирал ее, голую, армянским коньяком… А наутро она сама пришла ко мне…
Да, пока я слушал рассказы своих соседей по палате и горестную исповедь Дианы, мне вспоминались все подробности начала нашей с Аленой любви, но теперь…
– Тихо, мужики! – произнес я. – У меня есть минута. Слушайте. В прошлом веке жил замечательный арабский философ и поэт Джебран Халиль Джебран. Он писал: