— Ты слепая?…
Ее всегда раздражали эти люди, считающие, что все знают.
— Я не слепая. Я просто не вижу.
— Боже мой! — Взяв за подбородок, Грей повернул ее лицо сначала в одну сторону, потом в другую. — Не могу поверить! Когда? Как?
Почему-то она сказала ему правду:
— В мае. Это не было даже сражением. Просто деревня и… забава для патруля, скачущего мимо. Они уничтожили маленькую деревню без всякой причины, лишь потому, что были вооружены, скучали и могли это сделать. Меня ударили саблей по голове.
Не стоило говорить об этом. Сразу предстало то, что она видела в последний раз. Яркая скатерть, истоптанная лошадьми. Длинные развевающиеся волосы женщины, которая пыталась бежать. Мужчина, упавший на землю. Смерть за смертью. Даже женщины и дети. Целая деревня невиновных беззащитных людей, умирающих ни за что.
Анник высвободилась и тут же отодвинулась от него, таща за собой одеяло.
— Я не обнаружил никакого рубца.
— Дело не в глазах. — Она глубоко вздохнула. Она ненавидела говорить об этом. — Доктор из университета в Марселе… очень важный человек с плохим запахом изо рта… сказал, что это сабельная рана головы. Что-то давит на глазной нерв, тромб или обломок кости. Все это он говорил со множеством латинских терминов, чтобы взять с моей матери побольше денег за каждое длинное слово.
Она сделала широкий жест, отвлекая его внимание, пока другой рукой вытерла лицо. Прием фокусника.
— Если это «что-то» сдвинется у меня в черепе, говорит важный доктор, я снова буду видеть. Или тут же умру. Он не берет на себя ответственность. Вместо этого он посоветовал беречь голову от новых ударов, что мог посоветовать кто угодно, не осматривая меня перед этим целый час. Думаю, он мало что знает.
Анник вытерла слезы. Возможно, Грей не заметил этого, поскольку в его голосе не было жалости!
— И ты пять месяцев такая?
— Я не такая и не другая. Я — это я, и намного дольше пяти месяцев. Мои глаза — не я.
Фыркнув, он стал осматривать ее голову и обнаружил под волосами шрам над виском.
— Здесь?
— Как я вам и сказала.
Анник была в ярости, что он изучал ее, а она не могла бежать. Ее нагота вообще ничто по сравнению с тем, что она почувствовала, открыв свою тайну.
— Хорошо зажило.
— Да. Мне сказали, что шрама теперь не видно, поскольку волосы уже отросли.
— Ты ведь была с матерью, когда та умерла? Как же ты, слепая, добралась из Марселя до Парижа?
— Это не ваше дело… — Его руки сжались, и она решила не злить Грея. — Пешком.
